Мне уже не больно (СИ)

Ульяна отстраняется и прыскает, утыкаясь лбом мне в плечо. Наши грудные клетки поднимаются в унисон, я чувствую ее гулкий смех чуть ли не всем телом.

— Надо уже начать эту пиццу, — ехидно бормочет Ульяна.

— Хорошая идея… Но, Уль, — я чувствую, как она улыбается мне в шею, широко улыбаюсь сам и на всякий случай уточняю, силясь не рассмеяться: — Если ты об этом подумала, я честно не собирался тебя есть.

***

Перед первым уроком в понедельник кто-то включает телевизор, и его мерное бурчание создает шумовую завесу, сквозь которую я не слышу, о чем Карина шепчется у доски с Дублем. Но, судя по ее недовольному лицу и угрюмым взглядам, то и дело обращающимся в нашу сторону, явно обо мне. И явно не в позитивном ключе.

— Куда смотрим? — спрашивает Ульяна, присаживаясь на край моей парты. Ее плиссированная юбка сегодня лимонно-желтого цвета, и я на мгновение задумываюсь, не сшили ли ее на заказ? По крайней мере, не видел ни у одной девчонки формы такого смелого цвета.

— На Каринку, вестимо, — Вик кладет на стол несколько учебников и устраивает на них подбородок, щурясь, как довольный кот. После того, как они с Гришкой в субботу вернулись в комнату, полчаса проторчав неизвестно где, он только и делал, что многозначительно улыбался и что-то ворковал сладким голоском Ульяне на ухо. — Она сейчас дырку в Нике проделает. Извелась вся.

— Она мне заявила, что мы больше не подруги, — фыркает Ульяна, болтая ногами. Мыски ее туфель задевают висящий на крючке через проход портфель Громова, но я подозреваю, что остающиеся от этого пыльные полосы доставляют Уле эстетическое удовольствие. — Если бы Никита стал встречаться с Каринкой, я бы не стала отказываться от нашей с ней дружбы так легко. Парни не стоят этих ссор.

— Вот это ничего себе, — закатываю глаза, откидываясь на спинку коляски. Карина, к счастью, в этот момент демонстративно берет вяло сопротивляющегося Дубля под локоть и ведет прочь из кабинета, судя по всему, желая оставить меня один на один с чувством вины. Которого нет. — Я бы в любом случае не стал с ней встречаться. Карина просто любит игрушки. Новые игрушки, которые отличаются от уже приевшихся богатых и прямоходящих.

Вик широко зевает:

— Вот. Теперь и ты поднабрался опыта, юный падаван.

Назойливой трелью врывается в класс через распахнутую дверь эхо второго звонка, и Ульяна соскакивает с парты. У ее класса урок будет этажом выше, поэтому она быстро меня целует, оставляя вкус своего шоколадного бальзама, и, весело подмигнув — «не парься» — убегает в сторону лифтов.

Я облизываю губы, размышляя над тем, чем принципиально отличаются обычные поцелуи от поцелуев с языком. Вторые слюнявее, но вроде как ощущений вызывают гораздо больше. В том числе там, где не надо бы, когда ты в школе и у тебя намечается сдвоенная алгебра.

— Герой-любовник, ты спустишься к нам, смертным, на землю? — Виктор само ехидство. Его глаза сверкают из-под полуопущенных светлых ресниц бесноватым огнем. Он так воодушевлен зачатками романтики между нами с Ульяной, что не может спокойно просидеть пять минут без расспросов и шуточек.

— Я с тобой, — отзываюсь, закатывая глаза, и буркаю, недовольный тем, что меня отвлекли от приятных мыслей: — Любимый.

— Какая фамильярность! — Вик пихает меня под бок, я не остаюсь в долгу, и у нас занимается неуклюжая потасовка. Борьба, с какой стороны ни взгляни, выходит нечестной: у Вика острые локти, от которых остаются здоровенные синяки под ребрами.

В класс возвращаются Карина и Дубль, на их лицах, даже на обычно меланхоличном Дубля, написано какое-то нездоровое волнение, поэтому я останавливаю Вика, кивая в сторону двери:

— Чего это они?

Вик перестает пихаться и супится, сдвигая брови к переносице.

— Алик даже Каринку с ее проблемами заткнет. Явился.

Я не отрываю взгляда он двери. Все сторонние мысли тут же вылетают из головы, шутливая беззаботность сменяется ожиданием с примесью невольного нервозного волнения.

Сначала в класс стремительно влетает Ромашка, за ним решительным широким шагом — Громов, но у пустующего учительского места оба замедляются и, переглянувшись, в нерешительности останавливаются, чтобы уступить дорогу.

Алик, высокий худощавый блондин, заходит в класс как-то навытяжку, но, если бы у других такая осанка и решительный разворот плеч смотрелись бы неестественно прямо, то при взгляде на него не возникает ощущения неправдоподобности. Он не сует руки в карманы форменных брюк, не придерживает ими школьную сумку и не складывает на груди. Идет между парт медленно, с ленцой, не глядя ни на Ромашку, ни на Громова, ни на одноклассников — уставившись в окно, будто в помещении никого, только праздно воркующий телевизор, включенный на канале новостей.