Мне уже не больно (СИ)

— Ромашка, ты, может, и жрешь, а мы изволим кушать, — язвительно отзывается Антон слева от меня. Я удивленно поворачиваюсь к Васильеву, ставящему подбородок на скрещенные на парте руки. И когда он только с Громовым местами успел поменяться?

Антон смотрит на доску с невозмутимым прищуром и не спешит выгружать из сумки тетрадь и письменные принадлежности. На нем тщательно отутюженный форменный пиджак и белоснежная рубашка, даже русые волосы в кои-то веки уложены в некое подобие прически. Ни дать ни взять примерный ученик. Судя по тому, что бланка с заданием у него нет, Антон только что незаметно прошмыгнул в класс и уже успел вытряхнуть Громова на парту вперед.

Вполне в его стиле.

— Думал, ты завтра прилетишь, — говорю вместо приветствия, пожимая протянутую ладонь. На самом деле я безумно рад, что мне не придется прозябать в этом унылом отшибе цивилизации только с Громовым и Ромашкой. Все-таки Васильев, он — друг детства, рядом с ним и расслабиться можно, и поделиться личным.

Антон покрылся бронзовым загаром, пока жарился на израильских пляжах, поэтому теперь его белозубая улыбка выделяется на фоне темного лица, ослепляя почти неприличной радостью. Я невольно ухмыляюсь в ответ.

— Да вот, решил осчастливить вас своей персоной, — без лишней скромности заявляет Антон и резко дергает рукав моей рубашки, разглядывая только-только затянувшийся шрам. Улыбка на его лице не тускнеет, но я вижу мимолетную тень недовольства в его зеленых глазах. — Что, потрепало тебя коренное население Америки, мой Колумб?

— С мотоцикла слетел неудачно.

Поскорее одергиваю рукав рубашки, замечая, что Громов поворачивается в нашу сторону и откладывает уже доделанный бланк на край стола.

Антон сощуривается:

— Надо было с тобой лететь в Чикаго и за тобой приглядывать. Не повесили бы на тебя сейчас инвалида новенького, будь я рядом.

Когда он успел все разнюхать? Верно, недаром он — сын аудитора. Автоматически проверять все и вся у Антона в крови.

— Ты мне кто, нянька, идиот? — бормочу невнятно, ловя первый настороженный взгляд Ольги Михайловны поверх журнала. Чтобы не смущать ее своим откровенным бездельем, с серьезным видом изучаю свой бланк, вижу две пропущенные запятые и отмечаю их карандашом.

— Ты как с лучшим другом разговариваешь? — театрально возмущается Антон. Он прижимает ладони ко рту и корчит такую рожу, что во мне впервые за последние пару месяцев просыпается жгучее желание по-мальчишески звонко рассмеяться.

— С каким лучшим другом? — подхватываю игру, оборачиваюсь и даже деловито заглядываю под парту. — Погоди, не понял. Я же только с тобой сейчас разговаривал.

— Засранец! — посмеивается Антон. На его щеках появляются ямочки от широкой улыбки, и мне приходит на ум, что он тоже с нетерпением ждал нашей встречи.

Громов, скучно вздыхая, отворачивается. Ромашку наши ласковые словесные потасовки тоже мало впечатляют. Он снова грузно наклоняется, хмурится и жалобно тянет:

— Алик. Ну есть-то мы будем сегодня?

— Блин, Ромаш, только первый урок идет, — крутит пальцем у виска Антон. — Мы же не для того в лицей припираемся, чтобы сразу угнать.

Я отмахиваюсь. Сегодня у меня хорошее настроение:

— Закажи где-нибудь столик на четверых на обеденное время, — задумчиво поглядываю на макушку Никиты, старательно выполняющего задание. — На пятерых.

Как ни крути, а от обязанностей куратора мне теперь никуда не деться.

***

На перемене мы с Антоном поднимаемся в курилку на крыше.

Пронизывающий осенний ветер стих, но в воздухе застыла тяжелая влажная взвесь. С высоты двенадцатого этажа внизу виднеются лишь фрагменты утонувших в тумане балюстрад и статуй, помпезные шпили мраморных фонтанов и беседок парковой территории. Черную голую землю прочертили гравиевые дорожки, ровной паутиной сходящиеся к центру. Школьный парк красив в любое время года, но более всего он поражает воображение весной, когда десятки яблонь цветут, погружая территорию в волнующееся от теплого ветра море белых лепестков. Сейчас, среди обглоданных холодом темных ветвей, тут не в пример уныло и пусто.

Антон прикуривает две сигареты, одну протягивает мне. От никотина после нескольких неторопливых затяжек приятно тяжелеет в голове.

— То, что ты поколотил кого-то в Америке… — негромко спрашивает Антон, облокотившись локтями о перила. — Это должно вызывать у меня некоторые опасения?

Я смотрю в его серьезные глаза и стараюсь, чтобы ответ прозвучал максимально убедительно:

— Нет. Это была случайность.

— Хорошо.

На его лице снова появляется теплая улыбка. Наверное, за одно это Антона стоит ценить. За безоговорочное доверие мне и моим словам.

— Есть другие вещи, о которых стоит побеспокоиться, — вдруг добавляет Васильев и неловко тушит окурок о металлическую балку.

Сердце пару раз тревожно толкается о ребра. Глупо было надеяться, что я успешно сбегу от проблем, а когда вернусь, меня уже ничто не побеспокоит. Наверное, за одну свою фамилию и поведение, которое она мне диктует, я буду расплачиваться всю оставшуюся жизнь.

— Что еще?