В обществе с непривычки ощущается недостаток в изобретательности, в творчестве. Мы еще не раскачались. У сонных мух, коченевших долго в стуже, не расправились еще крылья.
Общее расслабление, болезненность, неспособность к глубокой сосредоточенной страсти характеризуют если не всех, то большинство наших «цивилизованных» собраний. Оттого-то они и мечутся беспрестанно то туда, то сюда, сами не зная, чего им нужно и чего им жалко.
В минуту, когда общество наше готово совсем утонуть в обычной апатии и пустоте, когда толки о погоде, о придворных новостях, о том, что в таком-то журнале обруган такой-то и т. д., когда все это начинает безмерно надоедать, и благосклонная судьба обыкновенно посылает нашей публике на выручку какой-нибудь громкий, особенный случай, преимущественно скандал. И вот публика выходит из летаргического сна, начинает шевелиться, поднимает голову, слушает, говорит, смеется, пока это ей не надоест, в свою очередь, и она, усталая, снова погружается в пуховик своего умственного и сердечного бездействия.
Странная Русь! Из нее высшими плодами являются или люди, опередившие свое время до того, что, задавленные существующим, они бесплодно умирают по ссылкам, или люди, опертые на прошедшем, никакой симпатии не имеющие в настоящем и также бесплодно влачащие жизнь.
Общество русское притеснительнее правительства.
У нас правительство самодержавно, это прекрасно; но у нас общество деспотичное: это уже никуда не годится.
Все у нас существует «как будто бы», ничего не кажется серьезным, настоящим, а имеет вид чего-то временного, поддельного, показного и все это от самых мелких явлений и до крупных. У нас будто бы есть и законы и даже пятнадцать томов Свода Законов, обнимающих все отрасли управления, регламентирующих все отправление государственной и общественной жизни, а между тем половины этих управлений в действительности не существует, а законы не уважаются. У нас есть очень либеральные учреждения, такие либеральные, что либеральнее их нет в целой Европе; но и это все «будто бы», все это либеральные права не вносят в общественную жизнь и просто даже в душу отдельных людей никакой животворной свободы, — все исполняется по наружности, все либеральничает по форме и данному образцу, а плоды порождает, как изведано опытом, самые непригодные.
Общество наше страдает бедностью, мелочностью мысли и неразвитостью; светлая и живая мысль остается в области науки и не оплодотворяется в обществе, не уважается им и не развита потребность глубокого мышления в недоумочной высшей светской публике. Печальным результатом исторического воспитания России служит нравственное расслабление духа, силы воли и характера народного; все идет неподвижно, скрипит на авось, не видно новых предприятий и улучшений.
Нашу публику следует заманивать и подкупать разными фокусами, то комическими, то лирическими свойствами.
В нашем скверном обществе так много примеров торга человеческою совестью и человеком вообще.
Посмотрите на общество. Сравните московское общество 40-х годов с тем, что можно найти там в настоящее время… Причин этого явления не трудно доискаться.
Они заключаются во всем строе современных обществ, в господстве реализма, демократии и журналистики.
Те условия, при которых живет масса нашего общества, так неестественны и нелепы, что человек, желающий прожить свою жизнь дельно и приятно, должен совершенно оторваться от них, не давать им над собою никакого влияния, не делать им ни малейшей уступки.
ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ
Наша общественная жизнь весьма печальна. Это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому делу, к справедливости и правде, это циническое презрение к мысли и к человеческому достоинству приводит в отчаяние.
У нас общественная жизнь везде одинакова: балы и карты. Публичная жизнь: праздник, молебствие в соборе и обед у начальника губернии. Ученое происшествие: экзамены и акт в гимназии.
Странные вещи происходят в моей стране, и удивительный обычай завели у нас: разумному нужен разум для глупости, а язык — для молчания.
Удивительно настроено наше общество… Как оно радо всякому поводу сказать что-нибудь злое, растолковать что-нибудь в худую сторону. Оно как будто приобретает себе что-то всякою мерзостью, истинною! Скажите мне одно имя, которое пользовалось бы общим расположением. А с другой стороны, не чувствуется ли прискорбие, что нет ни одного.
Я вожусь всю свою жизнь в пакости нашей общественной жизни… верю, что из теперешней дичи выйдет действительно что-то новое и великое, убежден, что оно еще далеко впереди.