Мнимые величины

- Да, да! Шурик! Да, здравствуй! - опять заулыбался он, не зная, что ему делать с рукой, которую он положил на голову внука. Он притворился, будто что-то вспомнил, и поскорее полез рукой в карман, словно там ему было что-то нужно. И вдруг что-то нащупал: это была та коробочка с папиросами, которую ему ночью дал Бухтеев. Он резко и отрывисто дернул рукой и кинул на стол эту коробочку: кинул так, будто руке было противно держать ее. И по лицу пробежала тень страха и боли.

- Это... Это... - забормотал он. - Ты выкинь это! - нервно повернулся он к Евлалии Григорьевне. - Обязательно! Сейчас же!

Евлалия Григорьевна не поняла. Она взяла коробочку и приоткрыла ее.

- Здесь папиросы! - не то спросила, не то объяснила она.

- Да! Папиросы! Да! Ты их выкинь, выкинь! Они...

Софья Дмитриевна, словно что-то поняв, очень решительно взяла из рук Евлалии Григорьевны коробочку и спрятала ее в своей руке: спрятала от Григория Михайловича, чтобы он не видел.

- Сейчас, сейчас! - успокоительно заверила она - Сейчас вот выкину!

Она повернулась и пошла было из комнаты, но, сделав два-три шага, о чем-то догадалась и даже всплеснула руками.

- Да ведь о чем же мы думаем! - упрекнула она и себя и Евлалию Григорьевну. - Григорию-то Михайловичу надо ведь и помыться, и побриться, и себя в порядок привести... А потом покушать и отдохнуть! Намучились вы, поди, страх! - намекающим тоном сочувственно добавила она. - Я, голубенькая, сейчас ванну устрою Григорию Михайловичу, а вы здесь уж распорядитесь: белье чистое достаньте, завтрак приготовьте... Ну, и водочки для-ради такого случая совсем не грех выпить! И я выпью с вами, обязательно выпью!.. С удовольствием!

Евлалия Григорьевна почти обрадовалась: начать что-то делать и заботиться было легче, чем пытаться говорить с отцом. Она собрала чистое белье Григорию Михайловичу, вытащила из шкафа его платье, постелила постель и (с немного лукавым видом) остановилась, задумавшись: что бы такое особенное приготовить к завтраку? Но, делая все это, она молчала, ни о чем не спрашивала отца, а ограничивалась только тем, что неопределенно бормотала:

- Ну, вот... Ну, вот так... Это будет хорошо!

Григорий Михайлович принимал то, что есть, не вдумываясь и не оценивая: принимал пусто. Он не ощущал радости, а одно только успокоение, но какое-то вялое и бессодержательное. Он встал, машинально снял пальто (он все еще сидел в нем), повесил его на привычное место и прошел за ширму к своей кровати. Сел на нее и задумчиво стал расшнуровывать ботинки.

- Тут твое белье, бритва и платье! - сказала Евлалия Григорьевна. Приводи себя в порядок, а я покамест в лавку схожу. Купить тебе водки, в самом деле? - шутливо спросила она, стараясь казаться веселой, но вздрогнула и насторожилась: из-за ширмы послышались всхлипыванья.

- Если б ты знала! Если б ты знала! - дрожащим голосом еле выговорил Григорий Михайлович.

Он многое вкладывал в эти слова. Он вкладывал в них и жалобу на пережитое в эти дни, и невысказанное признание в новом чувстве к дочери, и мольбу о прощении, и жажду раскаяния в прошлом... Евлалия Григорьевна, конечно, не могла понять и охватить весь этот смысл его дрожащего всхлипывания, но у нее сжалось сердце, и опять жалость до боли пронизала ее всю. Она быстро подошла к ширме, слегка отодвинула ее и уже безо всякого усилия посмотрела на отца.

- Тяжело было? - тихо, почти шепотом спросила она, глядя на него с искренним состраданием.

Он ответил страдальческим взглядом, но не сказал ни слова. Шурик, ничего не понимая, очень заинтересованно посмотрел на мать, а потом на дедушку и, что-то почувствовав, наморщил бровки, как будто собрался заплакать.

- Да! Да! Да! - не на ее вопрос, а на что-то другое ответил Григорий Михайлович. - Это... Это... Об этом - потом!

- Да, конечно, потом! - сразу согласилась Евлалия Григорьевна, по-своему поняв его слова. - Конечно, потом. Но... Но... Но ведь все уже кончилось! Все ведь уже, слава Богу, кончилось! - убеждая его, добавила она. - Конечно, все это ужасно, но ведь оно же прошло, оно ведь совсем прошло!

Он поднял глаза, но сейчас же опустил их.

- Да, прошло... - беззвучно согласился он.

Евлалия Григорьевна немного нерешительно постояла несколько секунд у ширмы. Григорий Михайлович перестал всхлипывать, и чувство жалости к нему отхлынуло у нее от сердца. И ей показалось, что в ней опять зашевелится желание, чтобы Григория Михайловича не было в этой комнате.

- Так я куплю тебе водки! - нашла в себе силу почти весело сказать она.

- Да, купи... Спасибо! И... - поднял он на нее глаза, - и, пожалуйста, если можно, купи четвертушку семги!..

Он попросил, но тут же спохватился и нервно задвигался по кровати. Опять тень боли пробежала по его лицу.

- Нет, нет! - замахал он рукой. - Нет, это ведь я только так... Не надо семги! Понимаешь? Это ведь я только так!..

- Почему не надо? - с веселой бодростью сказала Евлалия Григорьевна. Ради такого дня. А еще чего тебе хотелось бы?

- Нет, нет! - даже испугавшись чего-то, замотал головой Григорий Михайлович. - Нет, не надо! Ничего не надо!