Мнимые величины

- В том суть, что все это ведь я наделал! - ткнул он пальцем в письмо. Не само оно вышло, а я, я наделал! Хотел и старался, как бы получше для вас было, нарочно с Чубуком сговаривался да разные планы придумывал, чтобы и от работы вас освободить и зарплату вам увеличить, а оно вон куда все повернуло: в яму! Да почему ж оно так? - даже всплеснул он руками, с непередаваемой тоской в глазах и в голосе. - Почему у меня все так обратно получается? Хочу, чтобы - хорошо, а выходит - плохо. С Чубуком - плохо, с отцом вашим - плохо и... И с коммунизмом - плохо! Почему? Проклят я, что ли? Заклятье на мне лежит, что ли? Большевистский черт, что ли, водит мною? Не можешь ты, говорит, ничего хорошего сделать, и обязательно хорошее у тебя на плохое перекинется! Так, что ли? За что угольщик ни возьмется, все черным сделает. И большевик, выходит, тоже так? Конечно, так! А почему оно так, про это... про это ни у Ленина, ни у Сталина не сказано!.. Вот и живи, коли так! Вот и... беги! совсем непонятным для Евлалии Григорьевны словом закончил он.

- Что... с отцом? - боясь своего вопроса, спросила Евлалия Григорьевна. Что с отцом у вас вышло?

Что-то говорило в ней, что про это не надо спрашивать, но она все же спросила, потому что никак не могла не спросить.

- С отцом вашим? - отводя от нее глаза, ответил Люб-кин. - Вы меня за него, конечно, проклятьем проклинаете, но ведь я... Я по-хорошему хотел! Я ведь его тогда у вас чуть не по первому взгляду узнал, потому что - бородка эта у него приметная такая. Вижу: наш сотрудник, видал я его там, у нас... Ну, а потом мне про него кое-что рассказали, да и справки я о нем навел: о нем ведь у нас всё знают, за такими мы ведь особенно следим. Ну, и определил я, каков он есть. И, стало быть, захотел... Для вас же по-хорошему захотел, чтобы для вас же хорошо было. Молчите! Молчите! - крикнул он в ответ на ее негодующее движение и даже поднял руку, останавливая ее. - Все знаю! Вы по-своему рассуждаете и чувствуете, а я - по-своему. Вы - по-настоящему, а я по-ненастоящему. Разве я иначе умею? Я же - большевик! Вижу, что, кроме вреда, ничего вам ваш отец не приносит, я и приказал арестовать его.

- Вы? - вся похолодев, слабо вскрикнула Евлалия Григорьевна. - Это... вы? Нарочно?

- Не нечаянно же! - с мрачной дерзостью усмехнулся прямо ей в глаза Любкин. - Не правильно разве? Несправедливо? - вызывающе бросил он.

Евлалия Григорьевна молчала: у нее не было ни одного слова.

- Неправильно? Несправедливо? - еще раз настойчиво повторил Любкин, но никакого вызова в его голосе уже не было, а звучала в нем только пытливость, словно он хотел именно для себя разрешить эту загадку: правильно ли и справедливо ли поступил он?

- По-моему, оно... вполне целесообразно! - с небольшой запинкой выговорил Любкин это слово и тут же рассердился на него. - Целесообразно! - несильно хлопнул он ладонью по столу. - А если целесообразно, значит, и справедливо! так горячо сказал он, как будто хотел убедить не только ее, но (главное!) себя. - Ведь я, - сразу перешел он на другое, - ведь я особенного зла не хотел вашему отцу, это я вам правду говорю. Я так сделал бы, чтобы его сослали, да не на Колыму и не в Воркуту, а куда-нибудь полегче, и чтобы он помаленьку работал там. Вот и все! Но только я между делом не доглядел, без внимания его оставил, и в этом я, конечно, перед ним и перед вами виноват. То ли я забыл, то ли не подумал тогда... Тогда у меня, надо вам знать, такие дела крутились, что... Не отметил я его, и он моим ребятам в руки попался, а те... Ну, те, конечно, нехорошо с ним поступили... целесообразно поступили! - криво усмехнулся он. - Я всего того, что с ним там сделали, даже и не знал, правду вам говорю. И думал я тогда, что вы особенно против всего этого возражать не станете, а в глубине души даже и рады будете, что с ваших плеч скверную обузу сняли...

- Рада? - сразу задохнулась Евлалия Григорьевна. - Рада?

- Ну... Поговорил я тогда с вами и увидел, что... ошибся я! Уж как я вас тогда искушал, как мучил, чтобы вы сказали мне: "Так и надо!" А вы - "к самому Любкину пойду!" Ну, и увидел я, что ваше настоящее никак сломать невозможно, потому что настоящее оно! И сразу же, на другое же утро, я и распорядился: немедленно освободить без последствий. А что его потом в двадцать седьмую комнату вызывали, так это уж без меня, этого я и не знал даже, оно совсем косвенно вышло.

Евлалия Григорьевна слушала, изо всех сил стараясь не только все понять, но и все запомнить. Конечно, ей стало понятно то, что раньше казалось странным и загадочным, но чем понятнее все становилось, тем все большая тяжесть наваливалась на ее сердце.

- И вот вижу... Вижу! - продолжал Любкин, дикими скачками перепрыгивая с одного на другое. - Вижу, что лежит на мне заклятье: ничего хорошего я уж сделать не могу. И ведь тогда, с самого-то начала, когда я вот вас в первый раз увидел... Меня тогда сразу ведь потянуло, без сомнения потянуло, всем нутром... А на что потянуло? Сказать? А? Сказать?