Мнимые величины

- А надо, чтобы ни один не продал! Надо, чтобы все десять тысяч, как один, выдержали. Надо не людей, а золото: наивернейших, наипреданнейших, наинадежнейших! А как их распознать, спрашивается? Вот в Москве и задумались. А товарищ Ежов и предложил: "Разрешите, говорит, мне, товарищ Сталин, я эту самую пробу без ошибки проведу. Пускай по всем союзным обкомам наметят хоть сто, хоть двести тысяч верных партийцев, беззаветных сталин-цев, а я им экзамен в НКВД проделаю, через мясорубку их всех пропущу. Я, говорит, переарестую их всех, да и начну им такую гайку завинчивать, что у них глаза на лоб полезут... Вот тут-то они и определятся!"

- Как определятся? - загорелся страшным любопытством Варискин.

- А очень просто! У кого партийная кишка тонка, тот не выдержит и первым делом начнет матом крыть: и советскую власть, и партию, и самого товарища Сталина. Такой, значит, коммунистом может быть только в том условии, если коммунизм его по головке гладит и председателем горсовета делает. А если коммунизм против него ежом оборачивается, так он против коммунизма и подходящего мата не подберет. Так? А если кто, значит, на самом деле верный и преданный делу Ленина - Сталина, так тот все стерпит. Понимаешь, Варискин? "Замышлял ты на жизнь товарища Молотова?" "Замышлял!" "Так ведь мы тебя, сукиного сына, за это самое сейчас же к стенке поставим!" "Коли это для партии надо, ставьте хоть и к стенке, а если по текущему моменту партии необходимо, чтобы я на себя и на других наговаривал, так я не отказываюсь, потому что я для партии - все! И на отца родного наговорю, и на друзей, и на приятелей... Никого для партии не пощажу!" Понимаешь? Понимаешь? Да вали числом побольше, сортом покрупнее, не стесняйся: самых ответственных партийцев называй, там разберутся! И тем самым ты, выходит, докажешь, что ты верный и преданный, что на тебя положиться можно. Ну, и зачислят тебя в десятитысячники!

Варискин слушал с остановившимися глазами и почти не переводя дыхания. С самого начала своего ареста он ходил в темноте: зачем арест, зачем побои, зачем Жоркин ящик, зачем страшное требование самообвинения? Но теперь вдруг все стало ясно, и даже радостно-ясно. Каким нелепым вздором ни было то, что говорил Петрухин, он сразу и без колебания поверил всему: оно вносило свет в обступившую его кровавую тьму, и оно устанавливало для него цель, которая могла бы даже вдохновить его, если бы у него был хоть зародыш крыльев. Никакого неправдоподобия в словах Петрухина он не видел, потому что привык жить неправдоподобием и служить неправдоподобию. "Хитро задумано! - с восхищением ухмылялся он, слушая Петрухина. - Ловкие там ребята сидят, в Москве-то... Вожди!" - подобострастная влюбленность в Сталина и в его "соратников" зашевелилась в нем.

- Стало быть, - шепотом спросил он Петрухина, - стало быть, проверка? Отбор?

- А ты как думал? - снисходительно и покровительственно посмотрел на него Петрухин. - Сотни тысяч партийцев сейчас загребают, таких тузов берут, что и подумать страшно! Ты думал, зачем? И... и я тебе вот что скажу, Варискин: это, брат, хорошо, что тебя арестовали: значит, считают тебя достойным экзамена. Крепись!

- Да я, что ж! - всхорохорился Варискин. - Я креплюсь! Я... Разве ж я осуждаю или, скажем, матюкаюсь? Партия знает, что делает!

- А уж если ты испытание выдержишь, - обольщающе зашептал Петрухин, - и если ты в десятитысячники попадешь, так ты такого достигнешь, что и во сне не приснится! Вот ты, скажем, кто такой был? Председатель горсовета? Оно, конечно, председатель - не фунт изюма, но все же он - тьфу! Мелочь! А если ты в десятитысячники попадешь, так... так... Предсовнаркомом в какой-нибудь респуб-личке сделают, дачу в Крыму дадут, полный гараж автомобилей предоставят(tm) На приемах у Сталина бывать будешь, кремлевским распределителем пользоваться и... А девочек-то, девочек!.. Табуны!.. Икру столовой ложкой жрать будешь, во все театры вход тебе бесплатный, улицу твоим именем назовут, а то и районный центр даже! Комфорт!

Он прельщал наивными и примитивными соблазнами, но именно они-то, своей дешевизной, и действовали на Варискина. Что-нибудь более значительное, вероятно, не захватило бы его, но кремлевский распределитель, икра и девочки захватили. Он начал слегка задыхаться...

- И чтоб милиционеры, когда я мимо ехать буду, чтоб они мне честь отдавали! - замирая от этой картины, подсказал он.

- Это уж само собой! Даже первомайский парад, если хочешь, принимать будешь! - издевался Петрухин, но Ва-рискин не видел издевательства, а все больше и больше распалялся.

- И портрет в "Огоньке"!

- На всю страницу!

- И в "Правде"!

- Без отказа!

Варискин не выдержал волнения, сел и опустил ноги с койки.

- Я уж теперь на допросе, - весь заколыхался он, - я уж теперь... все! Как есть все! Чего мне ершиться? Если дело на отбор пошло, так я...

- Вот-вот! Вот это самое и есть! Бей в точку, Варискин!