Мнимые величины

- И еще одно! - чуть заметно усмехнулся Супрунов. - Ты хотел на Варискина поглядеть? Поговорить с ним хотел?

- Да, но ведь ты...

- Я? Я - ничего. И теперь так выходит, что потолковать с ним действительно надо. Я его вызову утром, словно бы на допрос, а ты посиди рядышком, коли интересуешься.

- Конечно, что интересуюсь! - твердо сказал Любкин, но в тоне его голоса все же проскользнуло что-то извиняющееся, словно он чувствовал себя виноватым в том, что интересуется Варискиным. - Утром вызовешь? А сейчас который уже час?

- Скоро три! - посмотрел на часы Супрунов. - Черт! И спать-то мы разучились, совсем не спим.

- Ну, так иди, поспи.

Супрунов встал и собрался было выйти, но почувствовал, что он еще не все сказал. И опять сел.

- Все это так. Но вот мысли в тебе, Ефрем, какие-то есть. Что за мысли?

- Мысли? Никаких таких особенных мыслей и нет! - попробовал спрятаться Любкин.

- Шататься ты еще не шатаешься, но прежней крепости в тебе уже нет. Безусловности в тебе нет! Словно бы ты с трещинкой. А?

- Это тебе только так кажется! - уверенно ответил Любкин, но все же насупился. - Я внутри себя до конца крепкий, и некрепким я никак не могу быть, потому что если я отвалюсь, так тут же мне и смерть приключится. Вот возьми ты хоть ноготь на пальце! - протянул он растопыренную руку. - Пока он на пальце, он живой, а чуть ты отрежешь его, так... куда ж он? на что? Вымести и выбросить, вот и все. Я - большевик, а если меня от большевизма отрезать, так сразу же и выбросить надо, потому что в другой жизни мне жизни нет. Так? Так!

- Это верно! - одобрил и подкрепил Супрунов. - Мы без большевизма смысла не имеем. Если, предположим, контрреволюция вдруг победит, так мы с тобой без остатка погибнем. И не оттого, что нас расстреляют или на каторгу сошлют, а оттого, что ни в одном уголке жизни нам места не будет. Новая жизнь будет, и новые люди будут, а нам в этой жизни и с этими людьми места не будет.

- И, стало быть, - крепко сжал кулаки Любкин, - я в себе вот как уверен! А если мне на Варискина поглядеть любопытно, так ничего в этом нет: любопытно, значит, любопытно, только и всего!

- Ты так уверен? - скосился Супрунов.

- А как же иначе! - спокойно и убежденно ответил Любкин.

Глава XXI

На другой день, часов в десять, Супрунов зашел за Люб-киным и отвел его в маленький кабинет, отгороженный фанерной перегородкой от большой комнаты старого дома. Фанера была покрашена под красное дерево и очень нарядно блестела лаком. Любкин знал, что за фанерой лежал толстый слой войлока, прикрытый с другой стороны такой же фанерой, потому что с другой стороны тоже был маленький кабинетик, а никто не должен был знать и слышать того, что делается у соседа. И то, что на каждом шагу были закрытые двери, не пропускающие звука перегородки и замкнутые лица, то, что везде была таинственность, опять напомнило Любкину о "ненастоящем". Он нахмурился. И вдруг ему показалось, будто он смутно боится того, что сейчас увидит в Варискине.

Это было странно: почему то, что он увидит в Варискине, может путать? Он поежился.

Супрунов позвонил в буфет и приказал принести чаю и бутербродов, а потом позвонил в караульное помещение и распорядился привести к нему Варискина.

Варискина привели очень скоро, а с чаем запаздывали. Супрунов отдал караульному расписку "в получении арестованного", и тот вышел. Варискин, вероятно, ожидал увидеть Яхонтова или "того, что с ромбом" и откровенно удивился, увидев незнакомое лицо Супрунова. Он глянул на Любкина, но Любкина он тоже не знал, а поэтому инстинктивно к чему-то приготовился, чуть слышно крякнув: осторожно и неслышно.

- Садись, товарищ Варискин! - почти приветливо сказал ему Супрунов.

Варискин сразу отметил это "товарищ": оно означало для него что-то хорошее. Он вспомнил Петрухина, подумал - "Вот оно!" и приосанился. Сел на стул почти независимо и стал чувствовать себя так, словно он, свободный, пришел по делу в обком или в облпрофсовет: равный к равному.

В это время служительница из буфета, Лида, развязная и очень самонадеянная, с наглыми, бесстыжими глазами, принесла на подносе чай и бутерброды. Увидев арестованного, она немного замялась в дверях, но Любкин взглядом показал ей на столик, который стоял около дивана. Она поставила поднос и с притворным безразличием на лице вышла.

Супрунов ненужно перелистал листы в каком-то случайном "деле", притворившись, будто внимательно вчитывается в страницу, а потом шумно захлопнул это "дело" и крепко посмотрел на Варискина.

- Так вот... По поводу твоего вчерашнего показания, товарищ Варискин... Стало быть, Любкин и Супрунов? Да?

Варискин огляделся быстрым поворотом головы. Ничего не подозревая, а только чувствуя, что он здесь "товарищ", он тихо, но твердо сказал:

- Да, и они тоже.

- Наверное знаешь? - пытливо спросил Супрунов. Варискин даже фыркнул слегка.

- Не знал бы, не говорил бы!

- Дело, сам понимаешь, нешуточное. Это я тебе как большевик большевику говорю. Словами трепаться нечего, а коли что есть, так выкладывай. Доказать можешь?