Мнимые величины

- Да неужто ж пойдете? - не выдержал и вскочил с места Семенов. - Неужто?

Он стоял перед нею, большой, с широкими плечами, с сильными руками, твердо упираясь ногами в пол. И все в нем было большое, широкое, сильное, твердое: мысли, слова, понимание. Она сидела перед ним на стуле, словно маленький комочек, и странно напоминала ему подраненную птичку под кустом. "Пичужка ты этакая!" - с внезапной нежностью подумал Семенов и тут же спохватился. "Да ведь сила-то... Силища-то какая! И что это за сила? Откуда?" И ему вдруг захотелось взять стул, высоко взмахнуть им и брякнуть его об пол, чтобы он разлетелся вдребезги.

- Пой-де-те? - с расстановкой повторил он, приковы-ваясь к ней чуть ли не исступленным взглядом, судорожно силясь что-то понять и разгадать в ней. - Да ведь он же... Пойдете?

Его дыхание стало тяжелым. Евлалия Григорьевна не понимала, почему Семенов так страшно не хочет, чтобы она шла к Любкину? Что ему нужно от нее? Не понимал этого и сам Семенов. Но ее "пойду" он ломал всей своей силой. Ему было нужно сломать, чтобы воочию увидеть, что сила Евлалии Григорьевны - ничто и что ему нечего бояться этой силы. А он ее боялся, и боялся с той самой минуты, когда она (совсем неясно) впервые мелькнула перед ним. Если эта сила есть и если она сильнее его силы, то он, Семенов, должен погибнуть, потому что его сила - ложь.

- Н-ну, л-ладно! - медленно и тяжело выговорил он. - Пойдете? ан, нет! Не пойдете! Потому что главного-то вы еще и не знаете, а если узнаете, то... А я вам и это главное скажу, потому что - надо! - почти угрожающе сказал он. Дело-то ведь в том, что и мужа-то вашего...

- Молчите! - не выдержала и вскочила Евлалия Григорьевна. Она схватила Семенова за руки и изо всех сил сдавила их. - Не смейте! Этого не смейте!

- Спрятаться хотите? - безжалостно усмехнулся ей прямо в глаза Семенов. Спрятаться? Ладно, прячьтесь: промолчу.

- Вадю? Вадю? Он?.. Вадю?

- Правду вам говорю. Не один он, конечно, но... и он.

Если бы Евлалия Григорьевна не вцепилась обеими руками в Семенова и если бы она не вцепилась в него так сильно, она, возможно, упала бы. Это был удар, который оборвал ее сердце. Много лет спустя, вспоминая этот вечер и особенно эту минуту, она никак не могла понять: почему не завопила она тогда, почему не захлебнулась в рыданиях и почему не забилась в беспамятстве. А главное, как могла она после того думать, чувствовать, понимать и говорить.

- Вот то-то! - строго и наставительно сказал Семенов, крепко припечатывая. - Вот и идите после того к Любки-ну, спасайте отца. А я вам все сказал. И все, что я сказал, - правда.

Он сделал шаг назад, преодолевший и уверенный. Посмотрел на Евлалию Григорьевну с чувством победы над нею и вместе с тем с чувством жалости к ней, побежденной.

Евлалия Григорьевна рванулась.

- Пойду! Пойду! - затряслась она, ничего не слушая, ничего не понимая и смотря перед собой обезумевшими глазами. - Он... Пусть! Ведь он... Пусть, пусть! Этого я не могу, я, я! - прорвалось у нее. - Добивать его? Да как вы смеете думать это! - развернулась она, готовая наброситься. - Вот сейчас... Вы пойдете со мной? Ах, нет, я сама, сама... Не надо, чтобы с вами, потому что... Но только...

Она схватила со столика свою шляпку и хотела было надеть ее, чтобы сейчас же идти, но Семенов как бы опомнился. Он видел, что он побит, но - странное дело! - не сожаление и не горечь, а даже радость почувствовал он от этого. Он с восхищением и с благодарностью смотрел на Евлалию Григорьевну, и ему казалось, что он хочет сделаться маленьким и смириться перед нею. Именно смириться. Он очень осторожно взял из ее бессильных пальцев шляпку, а сам (все так же осторожно) посадил ее на место.

- Не надо делать глупостей! - не приказал, а попросил он. - Если вы такая... Если уж вы такая... Да что же это? - вдруг с необычайной силой вскрикнул он, всплеснул руками и словно бы пошатнулся. Схватился за спинку стула и сжал ее в кулаке.

Евлалия Григорьевна напряженно сидела, готовая каждую минуту вскочить и бежать.

- Я сам все сделаю! - взяв себя в руки, тихо сказал Семенов.

Евлалия Григорьевна подняла на него глаза, но спросила только взглядом.

- Все сам сделаю! - повторил Семенов и мотнул головой: не сомневайтесь, мол. - И я все это сделаю лучше, чем вы. Верите? Верите вы мне? - неожиданно для себя спросил он и почувствовал, как сердце у него слегка сжалось, словно ему будет больно, если она ответит: "Нет, не верю".

Евлалия Григорьевна ответила не сразу. Она сначала посмотрела строго, глубоко и испытующе. Она не могла ответить так, просто: ей надо было воистину убедиться в том, что она верит. Ей надо было увидеть то, что заставило бы ее поверить, что позволило бы ей поверить.

- Да, верю.

- А коли верите, - почти радостно заколыхался Семенов, - то... верьте! Я...

Он на полминуты задумался, что-то обсудил про себя и решил.