Многая лета

Увы, прекрасная революция благородных устремлений на деле оказалась иллюзией, уступив место остервенелой борьбе за власть между вождями разнообразных партий, и наступило время волков, где верх брал самый безжалостный и яростный. Народ рвут на красных и белых, а Церковь раскачивают живоцерковники-обновленцы, которых поддерживает советская власть и всемогущее ВЧК[49].

Как-то раз, ради любопытства, Глеб заглянул на раскольничью службу в храм неподалёку от дома. Литургию вёл незнакомый священник в высокой пёстрой митре на манер католической. Дьяконом была женщина — сухопарая дама в пенсне на остром носу. Несколько прихожан со свечами в руках выглядели то ли озадаченно, то ли испуганно.

— Ничего у них не получится, — уверенно вымолвил кто-то от двери, — не станут плясать православные под сатанинскую дудку. Устоит истинная Церковь Православная и всех нас из подполья на дорогу выведет.

И Глеб всей душой согласился с этим мнением.

* * *

К 1923 году многие церкви Петрограда примкнули к обновленцам, поэтому Глеб с Фаиной обвенчались на Загородном проспекте на подворье Коневского монастыря, где почти два века с чудотворного образа взирала на прихожан Богородица и просила Господа пощадить неразумных, что разделяют дом свой сами в себе и толкают его к погибели. Через две недели после венчания Глеб в обнимку с котом перебрался жить к Фаине.

— Вот и все мои вещи, — со смущённой улыбкой он поставил на пол два чемодана шикарной коричневой кожи с тиснением в виде вензеля ГС — Глеб Сабуров.

— С такими чемоданами надо ездить литерным поездом, а не ходить по Петрограду средь белого дня, — заметила Фаина и засмеялась, потому что вместе с Глебом в дом вошло семейное счастье, простое, как хлеб и соль, и глубокое, как звёздное небо в ясную погоду.

Один из чемоданов оказался набитым книгами, по большей части иностранными.

— Это на немецком, — пояснил Глеб. — Если захочешь, то я вас с Капитолиной начну учить немецкому языку.

Фаину удивил его выбор:

— Я очень люблю учиться. Но почему именно немецкому, а не английскому или французскому? Ведь ты наверняка знаешь французский как свой родной.

Глеб поставил книги на полку, провёл пальцем по корешкам, равняя их по ранжиру, и очень серьёзно произнёс:

— Потому что Россию ждёт война с Германией. Насколько я знаю немцев — а я их знаю достаточно хорошо, они не смирятся с поражением. В этом мы, русские, с ними схожи. Поэтому лучше заранее изучить язык возможного противника.

Комнату словно прохватило студёным сквозняком. Фаина охнула:

— Нет! Больше не должно случиться войны! Хватит с нас горя. Надо верить в лучшее. Посмотри, как налаживается жизнь!

Муж усмехнулся:

— В том числе я люблю тебя и за то, что ты умеешь видеть радугу на горизонте. Дай Бог, чтоб ты оказалась права, но немецким алфавитом всё же займёмся.

Сундук с иконами было решено перевезти ближе к ночи, подальше от любопытных глаз. Специально под сундук Глеб выгородил в комнате специальную нишу, преобразованную в кровать для Капитолины таким образом, что сундук стал практически не заметен. Ниша задёргивалась шторами, отчего Капитолина пришла в полный восторг.

— Мама, папа, у меня будет своя комната!

С первых дней совместной жизни она стала называть Глеба папой, чем приводила его в состояние блаженства.

В первую совместную ночь Фаина проснулась от щемящего ужаса, пронзившего от головы до пят.

«Боже, Боже, а ведь я могла бы выйти замуж за Тетерина!» — подумала она, и эта мысль показалась ей невыносима своим продолжением. Разве могла бы она любить его так, как заповедано любить мужа: всем сердцем, всей душой, всем своим существом отныне и до веку?

Невесомым касанием Фаина погладила по щеке спящего Глеба и залюбовалась чёткой линией его крепко сомкнутых губ и каштановой мягкостью коротко постриженных волос вокруг лба. Глеб — и только он мог стать её суженым, и вся предыдущая жизнь была лишь движением к нему, единственному и любимому. Вот так карабкаешься от несчастья к несчастью, проклинаешь судьбу, плачешь, отчаиваешься, а на поверку оказывается, что каждая новая беда — ступенька к счастью.

Фаина прислушалась к тихому дыханию Капитолины и соскользнула с кровати, чтобы подойти к иконе. От нахлынувших чувств хотелось то ли плакать, то ли смеяться, то ли молиться, уповая и дальше на милость Божью. А когда найдётся Настенька, то чаша её радости наполнится до краёв.

* * *

Глеб почувствовал лёгкое скольжение пальцев на щеке и замер в облаке нежности, окутавшем душу.

«Я полюбил её в тот миг, когда увидел, — подумал он, — сердитую, растрёпанную птаху с лопатой в руке и тревожным взглядом».

Мягкое и тёплое состояние блаженства было сродни невесомости в морской волне. Не размыкая глаз, он слышал острожные шаги Фаины по комнате и лёгкое поскрипывание паркета под босыми ногами. Вот она подошла к окну, вот остановилась у иконы. Глеб улыбнулся: «Господи, спасибо Тебе за великое счастье найти свою половинку среди миллионов других лиц».