Много добра, мало зла. Китайская проза конца XX – начала XXI века

Цинтяо была обеими руками за то, чтобы приехать ко мне домой, но с порога заявила, что ей не нравится моя квартира, нет ничего, чтобы развлекаться. Цинтяо любила слушать музыку, ей нравились группы «sHE» и «F4», но мне это было совершенно неинтересно. Она сказала, что хочет домой, но тут я понял, что она врет, она вовсе не собирается возвращаться к себе: дом у нее просто «прекрасный», куча народу, и все как на подбор картежники, предки даже ее хотели проиграть в карты. Цинтяо сбросила туфли, уселась на диван и принялась есть картошку фри, я и не помню, когда ее рот был не занят, она всегда смачно что-то пережевывала. Иногда она и мне давала кусочек, но не любила, когда я облизывал ее пальцы. Она заявила мне, что у нее есть парень, я не поверил, но потом она и впрямь приволокла своего парня по имени Сыдин – шестнадцатилетнего раздолбая, которого исключили из третьего класса средней школы, очень странно одетого, с кучей всяких висюлек и кармашков, и с высветленными перекисью волосами. Сыдин внешне мне проигрывал: глаза навыкате, да и низкорослый какой-то, думаю, я к его годам буду выше. Но Цинтяо его обожала, этот лупоглазый реально пользовался всеобщим расположением, правда, я когда вместе с ними гулял, то стоило этому придурку появиться у входа в школу, как тут же кто-нибудь ему что-нибудь отдавал, а губа у Сыдина была не дура, он все брал – и деньги, и проездные, и мобильники, еще и ругался, если кто замешкается. Я не мог с этим смириться и пытался ему подражать, но меня все игнорировали. Сыдин, когда у него появлялись деньги, тут же снимал себе номер в гостинице, дома у него не было, он бродяжничал, родителей арестовали за употребление наркотиков, а выйдя из тюрьмы, они занялись перевозкой наркотиков, так что скоро снова сели. Когда речь заходила о Сыдине, то Цинтяо неторопливо причмокивала и говорила, что рано или поздно он тоже сядет, причем таким тоном, словно речь шла о поступлении в известный университет.

Потом Сыдин взял да и переехал вместе с Цинтяо ко мне домой, занял бабушкину большую кровать да еще и позвонил по отобранному у кого-то мобильнику и пригласил своих дружков в гости. Пришли самые отвязные парни из разных школ, большая часть бросила учебу; у меня дома они начали стучать по столу и табуреткам, как по барабанам, а потом разлеглись поперек комнаты и закурили. Я не мог с ними справиться и в душе уже даже жалел, что пригласил домой Цинтяо; из школы уже известили бабушку о прогулах, и она велела соседям сходить ко мне; соседи так стучали, что дверь сотрясалась, мы притворились, что дверь не открыть, я не мог ничего поделать, поскольку Сыдин не позволял мне и шелохнуться, он меня выжимал как лимон, наверняка это Цинтяо шепнула ему, что я рохля. Самое ужасное, что Цинтяо презирала меня за трусость, каждый раз, когда доходило до дела, я нарочно тянул, даже ее двоюродная сестра по прозвищу Комарик и та меня хвалила, по крайней мере от нее я слышал что-то лучше, чем «раззява». Я понял: если я хочу приобрести вес в глазах Цинтяо, то необходим какой-то потрясающий поступок, например при ней ограбить банк; разумеется, о таком я мог только мечтать, но и терпеть дальше ее выходки сил не было. За короткое время эта компашка сожрала в моем доме всю рисовую муку, а купить было не на что, более того, полиция организовала дежурство возле входа в каждую школу. Сыдин заволновался, велел, чтобы каждый прикинул, откуда взять денег. Чтобы завоевать «странное» сердце Цинтяо, я придумал способ: заняться закусочной дядюшки Чжа, я знал, где у него сейф, я даже план составил, к примеру, вечером Цинтяо начнет в переулке звать на помощь, а когда дядюшка Чжа выскочит посмотреть, в чем дело, мы войдем и стырим сейф. Я говорил путано, даже не смог толком объяснить, о какой конкретно закусочной идет речь, но они очень обрадовались и даже решили, что прямо сегодня вечером можно и заняться; я даже толком не понимал, что испытывал – радость или печаль. Отношение Цинтяо ко мне разом изменилось, вечером она выскользнула из спальни и позвала меня, в спальне было тихо, поскольку компашка по вечерам бузила, а днем отсыпалась. Цинтяо вышла в одном нижнем белье, хотя дело было в марте, погода еще пока стояла холодная, я пулей метнулся к ней, но Цинтяо всего лишь попросила у меня туалетную бумагу. А я, как назло, все отнес бабушке в больницу. Цинтяо улыбнулась, легонько потянула меня за мочку уха и спросила: а еще где спрятана? Взгляд у нее был странный, в тот момент я мог поклясться, что нравлюсь ей, и внезапно осознал, что стоит только предложить ей со мной переспать, и она не сможет отказаться, поскольку я нечаянно оказался на одной с ней волне. Цинтяо и правда не убегала, ее ароматное нижнее белье было прозрачным и искрящимся, и все на крючках, я дрожащими руками дотронулся до Цинтяо, она велела подождать и не распускать руки раньше времени, а потом сама расстегнула все крючки один за другим.

И, как назло, в этот момент явился отец.