Много Лет Спустя (СИ)

  Парки, скверы, пустыри и какие-то исторические овраги в последнее время обрели ухоженность фантастическую, являющую как бы прообраз ожидающих лучших из нас на небесах угодий. В этих сподобившихся высшего благолепия местах Острецов влекся к клеткам, воображая, что томящиеся в неволе белки, фазаны и прочие представители фауны с особым нетерпением дожидаются его как человека, заключившего с ним негласный союз. Тайная суть и невиданная мощь этого союза откроются еще не скоро; но с каким триумфом откроются, с каким блеском. Белки вспрыгивали на сетку прямо перед носом Острецова, показывали свое нежное брюшко и таращили глаза в надежде на поживу или, занимаясь каким-то важным для них делом, поворачивались к нему задом, а фазаны порой и вовсе косились на него с презрением. Острецов умилялся. И что бы ни делали эти забавные и, конечно же, беззаконно, лишь на потеху праздношатающимся плененные существа, Острецову так или иначе представлялось, что совершается нечто таинственное, едва ли не мистерия, увлекающая его в брызжущий красками творческий мир, где он, может быть, внезапно приступит к интенсивному сочинению уголовных романов, накроет сущее завесой из тайн и сенсаций и завоюет немеркнущую славу.

  Что именно уголовным романам следует отвести решающую роль, а всяческим тайнам и сенсациям дать полную волю, не подлежало сомнению, ибо что же еще могло упрочить умы, укрепить растекающийся в гниль мир, обеспечить этому последнему единство, представляющее собой плотное, несокрушимое и вытянутое ввысь, к небу, словно знаменитая вавилонская башня, сооружение. Чем было бы умственное состояние, не будь Эжена Сю с предложенным им грандиозным ассортиментом парижских тайн или Холмса с его небывалыми аналитическими возможностями? Разве не держится все на таких болтах и скрепах, как Борхес или, скажем, Умберто Эко? И не копошились бы мы до сих пор в унылых мелочах обыденности, когда б не расшевелил и не взбодрил нас злодей Гарин воздействиями своего ужасного гиперболоида? Что было бы с нами, если бы не Брешко-Брешковский? если бы не Сталлоне? не Фенимор Купер? Самое время спросить, не уподобились бы мы уже давно животным, разным там белкам и фазанам, когда б не вела нас в разумную даль путеводная звезда по имени Эркюль Пуаро? Действительно, самое время было, и Острецов не трепетал, спрашивая, напротив, с гордостью и даже не без одержимости смотрел смело в накрывающую мир ночь, - прекрасно, чудесно, но... вот уж и заветная плотность ощущается пальцами, несокрушимость словно практически уже под рукой, а и развеивается вдруг все в пустоту и жизнь предстает хламом. Жить не хочется, да и незачем, Валечки все равно уже не повидать, и романов никаких не напишешь. Хорошо бы уснуть и спать бесконечно долго, однако и сон есть не что иное, как проявление пессимизма.

  Но повадился как отдушиной пользоваться Острецов тетушкой Глашей, хаживал к ней перед сном послушать рассказы о неведомых странах, а под занавес одного из этих чудесных вечеров как бы невзначай спросил, бывала ли она - хотя бы однажды - в театре.

  Бывала. Правду сказать, это однажды только и случилось, да, такой вывод, похоже, напрашивается, если порыться в памяти. Зато тот случай она запомнила отлично, с невероятной отчетливостью. И благо еще, что не было повторения, не произошло больше ничего подобного. В антракте она покинула свое одинокое, а может быть, просто единственное в своем роде место в ложе и очутилась в длинном мрачном коридоре с высоким потолком и высокими окнами, ужаснувшими ее, поскольку были без стекол и даже без рам, а за ними виднелись мало-помалу рассыпающиеся в пыль, оборачивающиеся песком руины. Острецов медленно и как бы блаженно засыпал, а тетушка шептала ему в ухо:

  - Спи, голубчик, спи, сон всегда хорош, это самое лучшее, что у тебя может быть...

  Стало быть, Острецов нередко засыпал, а в словно бы должный час просыпался у своей тетушки, но это ничего не меняло в его жизни и никоим образом не вдвигало в область, где толпятся всевозможные передовики и продвинутые господа, его умственное состояние. Снова кофе, сигареты, хруст снега; а тут еще развезло этот самый снег, образуя слякоть. Тускло! Трактуя эту тусклость как апатию и энергично сражаясь с ней, Острецов видел, что существенным подспорьем ему в тяготах сражения может стать удовлетворение любознательности в вопросе о заслугах тетушки как путешественницы. Много лет и просто много рассказывает она о странах, где он побывает, как только получит наследство, но значит ли это, что обо всех этих странах она знает не понаслышке, и вообще, не выдумала ли она их?