Много Лет Спустя (СИ)

  Как же, она бывалая путешественница. У нее и удостоверяющая грамота есть, хранится в кованом сундуке, который тоже достойнейшим образом завещан и в небезызвестное уже время окажется в распоряжении столь замечательного, а может быть, и знаменитого в своем роде человека, как племянник Острецов. Однажды она попала за рубежи, иначе сказать, в заграницу, которая в те поры писалась, а пожалуй, и произносилась слитно как нечто единственное и, естественно, знаменитое в своем роде. Сойдя с поезда, спустилась в метро, волнуясь, не забыла ли в поезде взятый в дорогу чемоданчик с косметическими и спальными принадлежностями, с разнообразными атрибутами женственности, - о них племяннику знать не обязательно, и не о них будет его забота, когда он наконец отправится в свое волшебное путешествие. Что-то долго было не видать никакой работы метрополитена. Путешественница вопросительно взглянула на дыру туннеля, откуда должен был выскочить проворный поездок, а там - матка боска! екаламене! - а там песок сыплется на рельсы, заваливая путь собой вперемежку с мелкими камешками, с обломками еще недавно весьма красивого интерьера. Поездок же явился на линию противоположного направления, причем сразу стало ясно, что это последний транспорт, больше не будет, и народ с криками, с воплями, бросился туда как чумовой. Словно стадо взбесившихся бизонов и слонов понеслось, а бизоны и слоны, надо сказать, для тех краев обыкновенны и, судя по всему, не столь же непомерно величественны, как выглядели бы у нас. И еще вот тот поездок дергался, как какой-то червяк, которому наступили на башку или которого вообще напрочь кромсают, и как будто вскрикивал, слабенько, болезненно повизгивал. Как понять, что это такое в своем, как говорится, роде? Тетушка Глаша, а она тогда необыкновенно была собой хороша, элегантна, как нельзя лучше воспитана, тоже побежала, но перрон успел превратиться в какую-то дикую тропу среди ковыля и гранитных выступов, среди беспорядочно разбросанных кусков базальта и похожего на черный мусор пепла, и не мудрено, что наша незадачливая путешественница шлепнулась что твоя лепешка, опрокинулась на спину и встать уже не могла, а на нее сверху вдруг опустилась большая деревянная скамейка, балансировавшая до этого на верхней планке своей конструкции, куда сидящие обычно запрокидывают утомленную разными невзгодами и домыслами голову. Но Острецов не сидел, а лежал, проваливаясь в сон, и вот тогда-то он сполна осознал и ощутил весь ужас образовавшейся под медленно накрывающей его скамейкой тесноты. Мешанина досок, продольных и поперечных деревяшек достигала перехода в беспросветность, безусловно мучительного для бывшего мемуариста, он заворочался, забился, закричал не своим голосом.

  - Ну-ну, - шепнула тетушка нежно, - не переживай так, просто спи.

  Изживал он рискованный вояж не столь деликатно, как она, но она прощала, смотрела сквозь пальцы даже на то странное обстоятельство, что он, вопящий и барахтающийся в наговоренной ею тесноте, выглядит отвратительнее обгадившегося, красно-коричневого от натуги младенца.

   ***

  А тут еще кто-то нагло уселся сверху, расположился на той проклятой скамейке. Острецов увидел массивные ноги в грязных ботинках на толстой основе, но эти подметки были последним обрывком уходящего сна, померкшим в процессе пробуждения и едва запомнившимся. Да и смысла запоминать его не было. Нечто впрямь важное заключалось не в подметках, а в определенно задраивавшейся скамейке и в предшествующем этому жуткому делу рассказе тетушки о посещении уходящей в песок загранице, как и в том, что так и не получил разъяснения вопрос, почему за высокими окнами вполне приличного театра оказалась безнадежная разруха. Острецов проснулся с убеждением, что с мемуарами действительно пора кончать, по крайней мере повременить, зато теперь им собран столь богатый житейский материал о всяких удивительных происшествиях и пограничных ситуациях, что есть резон и даже все возможные резоны, чтобы взяться за перо уже где-то в условиях описания современности, а не давних, едва ли не всеми забытых и ни в каких летописях не нужных событий. Даже издали представавший остро-драматическим характер предполагаемых описаний наводил на мысль о той надобности, чтобы перо попало в руку именно драматурга, а не просто художника слова без определенных занятий, т. е. не слишком-то определившегося в выборе жанра и видов творчества. И еще... Надо с особой силой, жестко уберегаться от нездорового состояния ума, от праздной и нелепой мысли, что коль ты немолод и близок к своему естественному концу, то и весь мир меркнет и начинает катиться в тартарары. Выпил чашечку кофе. Выкурил сигарету.