Много Лет Спустя (СИ)

  - Минуточку! Не так поспешно и извилисто! Прежде, чем вы приступите к освещению практики, хотелось бы внять кое-какому теоретизированию. Скиньте с нас и с себя вами же навеянную дремоту! Я ли не полемизировал? не наставлял? Не раз и не два я говорил вам, что писать реплики надо четко, придерживаясь строгих рамок, а не растекаться мыслью по древу, от чего предостерегал еще Бунин, называвший велеречивых и путаных господ вроде Хлебникова и Крученых пьяными дураками. Вы не пьяны и совсем не дурак, но что-то в характере вашем и в условиях головы не то по части размещения и коловращения винтиков, и вы - как сумасшедший, ей-бо!.. - взяли моду доказывать мне, что нечего препятствовать необузданному разлитию текста. Ни хрена, мол, нечего, не надо мешать последовательному превращению его в бесконечный монолог, это, де, так же может служить признаком огромного и неподражаемого таланта, как чье-либо краткое и емкое высказывание, принявшее форму афоризма. Более того, вы пытаетесь фанатично доказать мне, что словесные излишества призваны производить впечатление разорвавшейся под ногами бомбы. И не только, но вообще хорошо, оздоровляюще, воздействовать на некоторых в нашем нынешнем мире, где хамски торжествует читатель, уверяющий, что ему некогда читать толстые тексты, да и незачем, поскольку он и без того знает все нужное, вполне довольствуется собственной мудростью и плевать хотел на выкрутасы интеллигенции. Да-а, грехи наши тяжкие, слабости человеческие... А ваше недавнее утверждение? Некоторые, мол, даже разъясняют, что в будущем люди станут жить в полном довольстве, а исторический опыт свидетельствует, что как только люди начинают жить лучше прежнего, они заметно глупеют, следовательно, мы, ныне живущие, должны позаботиться, чтобы наши сочинения и разные художества были доступны маломощному разумению людей будущего. Ну что это такое и куда годится? Извините, но ссылаться на подобных глашатаев и пророков - это бред, пусть даже интеллектуальный. Нет, дорогой, с бредом пора кончать, пока не утрачены всякие ориентиры и каждый из нас еще по-своему вменяем. Поэтому я предлагаю, говорю следующее: хорошо, давайте окончательно поспорим, давайте разыграем словно бы шахматную партию и будем как короли с королевами, как офицеры и кони, а этот человек, - режиссер указал на давно откачнувшегося в затененный угол и там застывшего понуро Острецова, - послужит свидетелем великолепной баталии и третейским судьей в нашем споре.

  Однако Острецов уже твердо положил не даваться в так или этак тянущиеся к нему ухватистые руки, выскальзывать, как только пытаются взять за жабры. Уклоняясь от исполнения прописанной ему режиссером роли, незаметно убрался он со сцены.

  - Уходите? Не дождались конца? - осведомился участливо старый гардеробщик, подавая ему пальто. - А почему такой удрученный?

  Острецов был словно громом поражен тем, что после всех мытарств с людьми, озабоченными лишь собой и нимало не думающими вникать в его беды, нашел неожиданное, острое и с предельной прямотой выраженное, несколько даже подозрительное сочувствие у столь простого человека, как безвестный и скучающий в пустом фойе гардеробщик. В первый момент, почувствовав теплоту и сердечность этого человека, Острецов хотел было разъяснить, что нет у него нужды дожидаться возникших в зале прений, ведь уже яснее ясного, что о Валечке ничего нового и сколько-то существенного он все равно не узнает. И чуть было не заговорил, но осекся, и как-то явилось вдруг сомнение, забрало, впрямь подозрителен показался ему гардеробщик. К тому же имя бывшей жены почему-то застряло в горле, и Острецов промолчал, лишь пожал плечами. В недоумении стоял он перед полированной поверхностью, на которой уже лежало его пальто, и тупо смотрел в никуда.

  - А я вас узнал, - сказал старик. - Прильнул к двери послушать, что за шум такой на сцене, и тут меня вдруг озарило, что вы и есть тот самый бедолага, которого, ясное дело, далеко не всякий вспомнит за давностью лет. Ну, которого били здесь неподалеку между деревьями. Я-то вспомнил! Он, он самый и есть, твердил я в каком-то, признаться, самозабвении.

  - Добрейшей души вы человек... - смутно, растерянно, от недоумения взмокнув, выговорил Острецов.