Многоножка

Прошёл час — а Лебедева всё не объявлялась. Ребята проверяли телефоны, но никто не звонил. Колобок, извинившись перед всеми, ушёл домой, попросив, чтобы ему сообщили, в чём дело. Когда дверь за ним закрылась, Серёжа тоже принялся рыться в телефоне, но вскоре бросил это дело.

Минуло шесть часов, когда Лебедева, наконец, вернулась. Когда двери скрипнули, все вздрогнули, подняв головы, особенно Тамара. Вошедшая Лебедева казалась во много раз постаревшей.

— Ну что там? — спросил Костя. — Что с ним?

Не разуваясь, Лебедева молча подошла к ним. Лицо её было красным, а ещё она часто шмыгала.

— Даже не знаю, как вам сказать, ребята, — вздохнула она, тяжело дыша. — Дайте присяду.

Даже сев на скамью, она не сразу собралась с мыслями: молчала тяжело и напряжённо. Наконец, глубоко вдохнула.

— Его не смогли спасти, — тихо сказала она единым выдохом, и шмыгнула. Она не сказать, чтобы даже плакала: просто шмыгала, держа платок у носа, а глаза были красные и печальные. — Сильный приступ… ночью случился. Пока он спал. Говорят… никто не сообщил.

— Твою мать, — снова выдохнул Костя второй раз за день.

Медленно поднявшись, Тамара отвернулась ото всех. Сделала несколько шагов к порогу клуба, толкнула дверь и вышла на улицу. Никто не сказал ей ни слова, потому что никто не нашёл, что сказать самому себе.

Без куртки вечером было всё ещё прохладно. Тамара отстранённо смотрела на располагающийся перед ней двор. Был апрель, трава ещё не начала зеленеть, а кое-где виднелись остатки снега. В воздухе царил запах талого мороза. Далеко в небе виднелся кусок луны. Тамаре хотелось что-то сказать — и вместе с тем хотелось навсегда исчезнуть отовсюду сразу. И вместе с тем ей ничего не хотелось.

— Почему, — слетело с её губ, хотя языком она почти не шевелила.

«Придётся теперь без него», — пришла равнодушная мысль. Был ли это Стикер или сама Тамара? Кто знает. Но мысль толкнула её вперёд, заставила поднять ногу, сделать шаг и ещё шаг. Никто и ничто больше не было нужно, никто и ничто больше не имело смысла, бесполезно было горевать и лить слёзы, тщетно было радоваться и хохотать — мне не нужно это, сказала себе Тамара отстранённо, потому что в конечном итоге всё это принесёт одну лишь боль, и ничего более.

Никогда в жизни Тамара не ощущала подобной бессмысленности. Ей казалось, что, получи она такой ответ, узнав, что Ромка умер, она обезумеет от грусти… но нет. Всё было на удивление конкретно, просто, понятно и безоговорочно. И от того всё остальное становилось попросту бессмысленным. Разум не затуманился, ничего не произошло: Тамара просто слепо глядела на тропинку, проходящую через газон, и отстранённо думала, что человека, к которому она успела привязаться, попросту больше нет.

Нигде.

«Это значит, что зло победило, — думала она отрешённо, переставляя ноги, переставшие даже болеть. — Всё было бессмысленно. Всё было бесполезно. Что бы я ни делала — это не имело ни капли смысла, потому что в итоге мир победил его. Этот мир каждую секунду знал, что Ромка не выстоит под его ударами. Ни капли не сомневался… и в итоге действительно победил. Весь этот мир — чистое зло, против которого мы должны сражаться без всяких шансов или хотя бы уверенности в победе».

Почувствовав, что больше не может идти, Тамара дошла до скамейки и присела на неё, как обычно, поставив Стикер рядом. Куда она ушла — она сама плохо понимала, потому что редко гуляла в этом районе. Но было всё равно. Она подняла голову: луна всё ещё виднелась.

— Это я виновата? — чуть слышно спросила она, глядя на повешенный на небо кусочек спутника. — Это моя вина?

Какой шанс того, что, если бы она решилась пожертвовать всем, что ей дорого — то Ромку бы отвезли на операцию в Пермь, и ему бы стало лучше?

Тамара поглядела на свою ладонь. Сжала и разжала её.

«Рациональность, — подумалось ей, — не подводит, что бы ни случилось. Даже если весь мир покатится к чертям, моё сердце всё равно будет биться вне зависимости от того, хочу я этого или нет, и мир продолжит существовать, потому что нет никакой разницы…»

— Для меня есть.

И Тамаре стало обидно. Она поскребла сердце пятернёй.

— Не смей так говорить! — сказала она в пустоту. — Для меня есть разница!!!

Никто ей не ответил. Тамара почесала щёку, а потом почувствовала, что пальцы почему-то влажные.

— Тамара… — раздался голос.

Она обернулась.

Даша, стоящая неподалёку, несла её куртку. Застигнутая врасплох Тамара обернулась, вытерев лицо. Шмыгнула:

— Всё в порядке… — но стало только тяжелее, потому что ничего не было в порядке, и обманывать Тамара не умела.

Сзади за Дашей вышли и ребята: Саша Солнышев, Серёжа, Костя, Нюра и Агата. Ксюха вырвалась вперёд быстрее всех, промчалась мимо Даши и с разбега кинулась на Тамару, прижавшись к ней и чуть не сбив с ног. И хуже всего то, что она не сказала ни слова: просто молча вжалась в Тамару, крепко её обхватив. И, глядя на неё, Тамара почувствовала, что больше не в силах держаться: когда она в ответ обняла Ксюшу, то неудержимо заревела.