Многоценная жемчужина

В ПУСТЫНЕ ЕГИПЕТСКОЙ МАЛАЯ АЗИЯ

ПАЛЛАДИЙ ЕЛЕНОПОЛЬСКИЙ

ЛАВСАИК {7}

IV. О Дидиме

Много явилось между мужей и жен, которые совершали подвиг свой в Церкви Александрийской, таких, что воистину достойны были земли, кротким обетованной.[47] Был меж оных и книжник Дидим, зрения лишенный.[48] Встречался же с ним сам я четырежды, в разное время, на протяжении десяти годов.

Скончался он осьмидесяти пяти лет; лишился же употребления очей своих, как сам мне сказывал, четырех лет от роду, так что ни грамоте не учился, ни в школу не хаживал. Однако же от природы получил он наставника отменного, сиречь собственное свое разумение; и таким был он по благодати украшен даром ведения, что на нем прямо исполнилось реченное в Писании: «Господь умудряет слепых» (Пс. 145:8). Ибо он толковал Ветхий и Новый Завет слово за словом; а что до догматов, то в них он столь изощрился и с толикою тонкостью и силою излагал их, что ведением своим превосходил всех древних.

Однажды велел он мне сотворить в келейке его молитву, я же отказался, и тогда рассказал он мне:

— В эту самую келейку приходил блаженный Антоний трижды навестить меня; когда же предложил я ему сотворить молитву, немедля преклонил он колена в келейке сей и не заставил меня повторять сказанное, но делом преподал урок послушания. Итак, если желаешь идти по стопам его, монашествуя и добродетелей ради от мира удаляясь, отложи любопрение.

И еще поведал он мне:

— Когда печалился я о делах злополучного царя Юлиана, гнавшего Церковь,[49] случилось мне сидеть день до глубокого вечера, не вкушая хлеба по причине печали сей; когда же задремал я, продолжая сидеть, было мне видение всадников, что скакали на белых конях и возвещали:

— Скажите Дидиму, что в седьмом часу дня сего скончал Юлиан жизнь свою; пусть встанет он и ест, да пусть передаст весть сию епископу Афанасию, чтобы и тот знал!

— И заметил я, — примолвил Дидим, — и час, и месяц, и седьмицу, и день; и всё сошлось в точности.

V. О Александре

Рассказывал он мне и о некоей девице по имени Александра, которая оставила город, затворилась в гробнице, взяв с собою необходимое для жизни, и десять лет не встречалась лицом к лицу ни с женщинами, ни с мужчинами; на десятый же год она почила, прибрав себя к погребению.

— А сказала нам о том женщина, по обыкновению своему подошедшая к гробнице той и не получившая ответа, после чего мы сняли с двери печать, вошли и увидели, что она упокоилась.

О ней же сказывала и триблаженная Меланион, о которой я еще буду говорить ниже:

— В лицо я ее не видела, а только, ставши перед щелью, вопросила о причине, коей ради затворилась она в гробнице. Она же через щель заговорила со мною и отвечала:

— Человек некий повредился из-за меня в уме; и вот я, чтобы не вводить мне его в печаль или в грех, предпочла лучше живая в могилу сойти, нежели соблазном быть для души, по образу Божию сотворенной.

А я и спросила ее:

— Как же терпишь ты сие, как воюешь с унынием, и лица человеческого не видя?

Она же ответила:

— От рассвета и до девятого часа[50] творю я молитвы на каждый час да лён пряду; а в оставшееся время размышляю в уме своем о святых патриархах, и пророках, и апостолах, и мучениках, да хлеб свой ем, а время и проходит; и так дожидаюсь я конца с благою надеждою.

XXI. О Евлогии и калеке

Так рассказывал мне Кроний, пресвитер Нитрийский:[51]

— В молодые мои годы ушел я, унынием понуждаемый, из обители архимандрита моего и ходил до самой горы святого Антония. Гора же сия лежит между Вавилоном[52] и Ираклеополем[53] в пустыне великой, до Чермного моря[54] простирающейся, в тридцати милях от реки. Придя засим в монастырь, подле реки, где в месте, называемом Писпир,[55] подвизались ученики святого мужа сего, Макарий и Амат, которым суждено было по кончине его предать его погребению. Провел я там пять дней, дабы встретиться мне со святым Антонием; сказывали, что навещает он монастырь тот через десять или через двадцать, а то через пять дней, как направит его Господь на благо посетившим в это время обитель. И вот собрались там различные христолюбцы, различные имея нужды до святого мужа; в числе их был некто Евлогий, монашествующий александриец, и с ним еще другой, калека, а пришли они вот чего ради.

Евлогий этот был человек книжный и обучался наукам; уязвясь любовию к нетленному, удалился он от шума житейского, роздал всё, что было у него, и оставил себе лишь малую толику монет, ибо не имел сил для труда телесного. И вот, прискучив сам себе, он ни в общину не желал войти, ни наедине с собою покоя не имел; между тем нашел он на торжище выброшенного туда калеку, безрукого и безногого, которому один только язык и остался, дабы испрашивать помощь у проходящих. И вот Евлогий, остановясь, вперяется в него взором, и молится Богу, и полагает с Богом такой завет:

— Господи, во имя Твое принимаю калеку этого и покою его даже до смерти, дабы через него и мне спастись; ниспошли мне терпение служить ему.