Многоцветные времена [Авторский сборник]

И мы свернули к домику, который удивительно напоминал не то сельский клуб, не то избу-читальню. Ярко освещенное окно сияло нам навстречу.

— Крыша и стены! — снова закричал он. — Хорошо, здесь ночевать будешь!

Тогда Вольф сделал жест, означавший внимание, сбросил свой мешок на землю, развязал шнурки, поискал в нем, достал гаечный ключ, казавшийся сейчас в свете окна очень большим, протянул его молодому человеку и произнес краткую речь, смысл которой заключался в том, что он дарит этот ключ молодому человеку как хозяину, у которого мы будем ночевать. Так он решил и теперь просит принять этот необычный подарок.

Молодой человек слушал со вниманием. Он прекрасно понимал по-русски, и начал жать нам руки, и, взяв ключ от Вольфа, горячо благодарил за подарок. Потом он открыл маленькую дверь и буквально втолкнул нас в комнату, из которой навстречу нам раздался такой шум, что сначала мы ничего не могли сообразить.

Еще и потому мы не могли ничего сообразить, что клубы дыма встретили и окутали нас. В большой комнате было так накурено, что, только присмотревшись, мы увидели: в комнате, что называется, негде упасть яблоку. Вокруг большого квадратного стола сидело столько людей, что было просто не повернуться. На столе стояла керосиновая лампа, лежали какие-то книги. За столом, как в президиуме, восседали несколько молодых людей. Все громко говорили и махали руками, как будто репетировали какую-то пьесу.

Наш провожатый растолкал людей у двери, сказал несколько слов с порога, потом приблизился к столу и начал что-то говорить президиуму. Мы не могли разглядеть, что там происходит, потому что поспешно вставшие со скамейки люди усадили нас на широкую скамейку. И только мы уселись и положили мешки, как встал один из президиума и что-то сказал. Грохнули аплодисменты. Наш провожатый сказал, что это нас приветствуют и что мы можем здесь сидеть и смотреть. И мы покорно сели, потому что нам некуда было идти и незачем. С того момента, как нас усадили на скамейку во втором ряду, мы сразу перестали быть предметом всеобщего внимания, и все в комнате вернулись к своим делам.

После тишины ночной дороги и пустыни мы были оглушены шумом, который сотрясал стены клуба. В смутном тумане табачного дыма мы огляделись по сторонам.

По-видимому, это все-таки был клуб, потому что на стене висели какие-то лозунги, написанные на красной бумаге, старые революционные плакаты, какие-то объявления. Позади нас в глубине помещения возвышалось нечто вроде сцены, но без занавеса. По бокам сцены подымались два столба, поддерживавших потолок. Вокруг нас сидел самый разнообразный народ: передовые люди армянской деревни, активисты, комсомольцы. Это было видно и по лицам, молодым, энергичным, трезвым, по решительным жестам, по всему облику. Таких людей новой Армении мы уже встречали много. Они были нам хорошо известны.

Но что происходило тут в полуночный час, этого сначала мы понять не могли. Дверь открывалась. С улицы появлялся человек, который сначала тихо и настороженно осматривал собравшихся, потом его пропускали к столу. Начинался какой-то нам непонятный разговор, тихий и спокойный, потом искали что-то в большой, с разграфленными страницами книге и, отыскав, объявляли пришедшему.

Тот менялся сразу. И это происходило со всеми входившими. Иногда входили сразу по двое, но тогда было впечатление, что один привел другого. Так вот, как только доходило до книги и объявления, пришедшие начинали меняться в лице, изрыгать какие-то страшные, по-видимому, слова, потому что на них тоже орали и тоже изрыгали нечто страшное. Шум достигал высшей точки. Тот, на кого кричали, тряс кулаками, плевал на пол, на стены, потом, рванув дверь, которая закрывалась с диким стуком, исчезал в ночь.

Наступала некая пауза, в которой происходил быстрый обмен мнениями, и снова на сцене появлялся новый человек, пришедший из ночи, и все повторялось. Только момент превращения пришедшего в разъяренного вепря происходил по-разному. То человек отступал в недоумении и что-то еще спрашивал, прежде чем взвиться в крике, то начинал на глазах наливаться кровью, храпеть и только тогда разражался воплем, хлопал шапкой о стол, стучал кулаком и уходил, не переставая издавать неистовый рев.

Нас клонило ко сну от усталости, но мы ничего не могли поделать, потому что ясно видели: пока не кончится ночное заседание, нас не отведут ко сну.

Поэтому мы дремали, и только уж особый крик пробуждал нас, и сквозь плотную дрему мы слышали вокруг гул, как будто прибой Севана ударяет в старые скалы, на которых мы пробуем заснуть.

Ночь не кончалась. Энергии у сидевших не убывало. Приходившие все были похожи друг на друга. Кое-кто из них пытался сначала говорить степенно, но спустя некоторое время все равно в нем просыпался бес, и он стонал и ревел, как и все остальные.