Многоцветные времена [Авторский сборник]

Его крики тушил шум, подымаемый всеми присутствующими. Явно было, что ночь переполнена драматическим напряжением, но нам было неудобно спросить о том, что происходит, потому что стискивавшие нас соседи по скамейке находились в непрерывном движении. Они то вставали, чтобы лучше что-то сказать или увидеть, то кричали с места, то производили такие движения ногами и руками, что мы просыпались, чтобы не слететь со скамейки на пол.

Вдруг появился наш знакомый, который сел сзади нас, но сразу же начал подавать реплики сидящим за столом. Мы поняли, что и он ничего нам сейчас не объяснит. И когда сон все-таки сломил нас и мы, опираясь друг на друга, задремали всерьез, огромный грохот упал на наши головы. Мы чуть не свалились со скамейки, потому что все встали. Это был грохот аплодисментов. Самое удивительное, что все смотрели в нашу сторону. Все улыбались и гремели аплодисментами. Председатель высоко поднял руку над столом, и мы увидели, к своему удивлению, в его руке найденный Вольфом большой гаечный ключ. Все разразились еще раз бурными аплодисментами, а наш знакомый сказал нам: «Дошло до вашего ключа. Его записали в повестку дня. Теперь председатель сказал, что вы дарите этот ключ нашему колхозу, и ключ занесли в протокол, и вам вынесли благодарность…»

Тут дрема соскочила с нас, и мы тоже зааплодировали и благодарили собрание за честь, нам оказанную. Потом все снова сели, и заседание продолжалось с прежней силой.

Но мы решили хоть сидя выспаться. И действительно, когда нам было ясно, что первые утренние лучи встретят нас на этой скамейке, все встали, стали двигаться, дверь открылась на ночной проселок, люди один за другим жали нам руки и уходили. Комната пустела. Табачный дым, как зеленый дракон, выползал из клуба на дорогу. Открыли и окно. Убрали со стола все бумаги и книги.

Наконец к нам, прислонившимся к стене, подошли несколько человек. Наш знакомый, выступавший переводчиком, сказал: «Крыша, стены есть. Отдыхайте, пожалуйста. Мы оставим лампу вам, чтобы светло было. Утром, как пойдешь на Эривань, иди сюда…»

Мы вышли на свежий воздух. Молодой человек показал на большой квадратный камень, к которому привалился другой, поменьше.

— Вот этот ключ от клуба. Будешь запирать, будешь сюда, где камень, класть. И пойдешь дальше…

Остальным он перевел свои слова, все заулыбались и очень крепко жали нам руки. Потом наш толмач сказал:

— Что еще хочешь? Пить хочешь — там графин с водой на столе… Больше ничего не хочешь? Тогда покойной ночи, дорогой!

— Подожди немного! Объясни, пожалуйста, что тут происходило всю ночь?

— А! — Он засмеялся, довольный. — Шум большой был, да это мы кулаков, знаешь, налогом обкладывали. Ну, они очень ругались, грозили, шумели — ты слышал, — но мы их взяли в руки. Кулак знаешь какой человек! Страшный человек! А это все был комсомольский актив, в помощь председателю колхоза. Они, кулаки, очень боятся комсомольский актив. Знакомьтесь, пожалуйста…

И мы познакомились с выдающимися активистами, поблагодарив их от души за гостеприимство, и пожелали им успехов в их работе.

Они ушли в селение, и мы остались одни, как моряки на пустынном берегу после знатной бури, шум которой еще жил в наших ушах. Потом мы заперли дверь изнутри и стали по-настоящему укладываться спать. Дом-то действительно был колхозным клубом. Мы угадали правильно.

— Вот тебе и царь Трдат! Вот тебе и видения древности! Тут такая новейшая история пришла, что все цари перед ней мальчики. Колхоз пришел к Арарату. Это тебе не ковчег! — говорил Вольф, бродя по комнате и начиная раздеваться.

Освоившись с помещением, мы обнаружили, что на скамейках, даже составленных, спать неудобно, прямо на полу — не очень хотелось.

Тут наши взгляды остановились на сцене. Чистый пол сцены вполне годился для ложа. Вольф торжествующе посмотрел на меня.

— Мы каждый день делаем какое-нибудь открытие. Что ты скажешь, если такое открытие я сделаю сейчас? Посмотри на эти два плаката. Они свернуты и прислонены к стене. А что, если мы закатаемся в них, и будет нам тепло и приятно…

Мы раскатали по сцене плакаты. На одном был явно начертан лозунг Октябрьской годовщины, другой принадлежал празднику Первого мая.

— Я поменьше ростом, я возьму с Первым мая! — сказал Вольф. — А ты бери октябрьский! Ничего с ними не сделается, а нас они спасут от холода.

И мы закатались в эти прекрасные полотнища, положили под головы мешки и растянулись, погасив лампу, на сцене таш-абдалларского клуба. После необычайного вечера этот необычайный ночлег вполне удовлетворял нас.

— Знаешь что? — раздался голос Вольфа, высунувшего голову из складок плаката. — Как жаль, что я не могу остаться в этом колхозе пожить так, чтобы увидеть начало новой жизни! Ты знаешь, ей-богу, мне нравится этот древний и такой молодой, ожесточенный, сильный народ… Я знаю, что не могу остаться. Но я вернусь в Армению, даю тебе честное слово. Я уже много видел людей этой страны, но я хочу видеть и знать еще больше…