Многоцветные времена [Авторский сборник]

— Это прекрасно, значит, я не ошибся, притащив тебя в Армению и заставив тебя своими ногами пройти ее дороги. А с ключом здорово получилось.

— Здорово, — сказал он уже совсем сонным голосом. — Этот ключ мне подбросила под ноги сама судьба. Ну, спокойных снов во главе с Араратом!

— Присоедини и Арагац, — сказал я, и мы погрузились наконец в настоящий сон.

Рано утром мы раскатались, встали, поставили плакаты на место, вымылись у ручья, собрали свое имущество, затянули свои мешки и решили выступать не завтракая.

Но когда мы хотели положить ключ от клуба в указанное нашими хозяевами место — между камней, мы нашли там небольшой горшок с молоком, накрытый чистой дощечкой, на которой лежала прижатая камушком записка. На ней было написано большими буквами: «На здоровье, хороший путь!» Мы выпили молоко и написали благодарственное письмо с пожеланиями всяческих успехов нашим друзьям колхозникам. Мы шли теперь не спеша, наслаждаясь теплотой утра, видом сиявшего белым огнем Арарата.

Воздух был чист, и если бы здесь, как в туркменской пустыне, жили миражи, то мы уже могли бы увидеть висящие в воздухе картины эриванских садов, перед нами бы вознеслись исполинские тополи, столетние вязы, орехи, карагачи, абрикосовые деревья, бесконечные аллеи изогнутых прихотливо виноградных лоз — все зеленое богатство, окружающее город бархатным поясом.

Но мы не видели ничего этого на голубом горизонте. Мы только могли подсчитывать, сколько еще нам осталось пройти, прежде чем войдем в эту красоту и выпьем первый глоток искрящейся, неповторимой эриванской воды, которую называют сладкой. И она действительно лучший напиток для пришедшего издалека путника. Но ее пьют с удовольствием и все жители Эривани, принимая от шустрых мальчишек с потными холодными кувшинами стаканчики с водой, не идущей ни в какое сравнение с водами всех столиц Европы. Говорят, что Вена может сравниться с Ереваном. Я пил венскую воду. Ереванская лучше.

Я рассказывал Вольфу о городе, который еще полон восточного колорита, рассказывал о дувалах, стоящих по обе стороны главной, Астафьевской улицы. За этими дувалами большие и малые сады, с тенистыми уголками, где отдыхают и спасаются от жарких полдневных лучей жители. Чередуясь с дувалами, стоят одноэтажные домики, с одинаковыми окнами и ставнями, внизу ворот вырезано отверстие, и в нем видна настороженная морда дворового пса.

Посреди улицы идут телеграфные столбы. Дальше бульвара по улице ездить запрещается. Вечером движется непрерывный поток гуляющих, которые направляются на бульвар, где в беседке играют сазандари и где собираются представители высшего городского общества. Там можно встретить выдающихся ученых, писателей, художников. Традиция была нарушена, когда приехал Луначарский. Ему первому разрешили на извозчике спуститься к бульвару по главной улице…

Дворец сардара давно по частям свалился в Зангу, остались только куски стен. Зато в городе есть караван-сарай при древней мечети. Там в саду настоящая восточная чайхана, где в лунные ночи можно написать продолжение «Персидских мотивов» Есенина, настолько там все пронизано поэтическими ощущениями.

Вольф тут же продекламировал:

Улеглась моя былая рана —

Пьяный бред не гложет сердце мне.
Синими цветами Тегерана
Я лечу их нынче в чайхане.

— Точно, — сказал я, — там можно почувствовать тишину и мудрость. Там сидят почтенные старцы, последние тени уходящего Востока, там мелькают лукавые профили красавиц, сошедших с персидских миниатюр. Мы будем пить чай в мечети и читать стихи Есенина о воображаемой Шаганэ…

Так, вспоминая стихи, разговаривая налегке, мы приближались к Эривани. Уже виднелись зеленые поля, темная листва садов, появились арыки с бежавшей мутной водой, стали попадаться арбы и люди, шедшие в одиночку и группами. Мы приближались к какой-то территории, обнесенной оградой, видной издали.

И тут как будто налетел самум, принесший такую неслыханную вонь, как будто разверзся грязевой вулкан, копивший веками прах тысяч конюшен. Это был оглушающий, невероятный запах, и чем ближе мы подходили к его источнику, тем сильнее чувствовали, что начинаем задыхаться.

Этот запах пересек нашу дорогу, и нам ничего не оставалось, как, прижимая платки к носу, пробиваться через эту непредвиденную завесу, возникшую на подступах к городу.

Когда мы приблизились к ограде, то обнаружили, что за ней лежит старое кладбище, на котором, как полагается, возвышаются памятники, кресты и часовни. Но то, что мы увидели перед кладбищем, так ошеломило нас, что мы, несмотря на окружавший нас дьявольский фимиам, сложили с плеч мешки и сели на каменный выступ ограды. Такое увидишь не каждый день.