Многоцветные времена [Авторский сборник]

После этого приема старик повеселел заметно. Он сел, как в молодости, прямо, стал благодарить и рассказывать свою жизнь. Это была обыкновенная жизнь крестьянина-горца с его крошечным полем, с его скудным достатком, с холодом зимой и жаром летом, на голом склоне вон тех гор — он показал куда-то в сторону Чароды. Он говорил — и слезы висели на его ресницах — про то, как болела и умерла жена, какая была болезнь на овец, как град бил в далекие годы не раз все поле. У него мешались времена и люди… Он просил налить ему еще. Теперь он даже как-то стал выше ростом. Когда мы простились с ним, он взгромоздился на своего коня не без нашей помощи и поехал на перевал, оглядываясь и что-то крича нам, размахивая рукой.

Потом из-за перевала донесся хриплый, гортанный голос, который был слышен хорошо, как бы отражаясь от скал.

— Ты слышишь? — сказал Юсуф, собирая вьюк. — Это наш пациент запел! Валлаги, он поет, послушай…

Я прислушался. В самом деле, пел старик, но так как он начал спускаться с перевала, то его песня делалась все неслышнее и наконец стихла.

Мы пошли за конями, чтобы продолжать путь.

После хутора Чара дорога стала оживленней. Попутчиков у нас и встречных путников прибавилось. Проходили ишаки, нагруженные связками хвороста, с глазами усталых философов; медленно тащили длинные бревна лошади, караван которых растянулся до самого перевала. Это везли столбы для будущей телефонной линии в Казикумухском районе.

К нам присоединялись всадники и пешеходы. Какое-то время они ехали и шли рядом, расспрашивали о новостях, сами рассказывали о своем житье-бытье, потом свертывали в сторону, подымаясь в горы, к своим дальним селениям.

Но один горский мужичок, присоединившийся к нам на очередном привале, был необычайно разговорчивый человек. Выпив нашей водки и поев вдоволь баранины, он так расчувствовался, что начал приглашать нас в гости к себе домой.

Он так хвастал своим хозяйством, своим домом, так обещал нам пировать с нами целый день, чтобы ответить на наше угощение, но Юсуф посматривал на него своими насмешливыми глазами с такой выразительностью, что мне стало ясно — он готовится проучить хвастуна.

Мы ехали втроем, и Юсуф сказал небрежно:

— Посмотри на него и запиши в своей книжке, что среди земляков Юсуфа, ученого-горца, встречаются и простые хвастунишки, над которыми не грех посмеяться. Какой он богач, посмотри на него!..

И действительно, на маленькой лошадке сидел на рваном седле небольшого роста, узкоплечий, в заплатанном-перезаплатанном чекмене, потерявшем счет годам, горец с худым, землистым лицом, в полысевшей шапке, истертых чарыках, в лоснящихся, потертых штанах.

— Мы согласны ехать к тебе в гости, — сказал ему Юсуф. — Хоть это нам и не по пути, но ради друга чего не сделаешь.

Горец горячо поблагодарил за высокую честь, а Юсуф, восхваляя великодушие нашего будущего хозяина, расспрашивал его о семействе, о хозяйстве, о его доходах. Горец отвечал бодро и охотно поддерживал беседу, но через несколько часов пути он заметно сник.

— Поедем к нему, посмотрим, как он будет изворачиваться, как ему всыплет жена, что он привел гостей, — валлаги, целое представление! Далеко ли еще ехать? — спросил он нашего спутника.

Явно потерявший уверенность, горец показал куда-то вверх, и Юсуф спросил:

— Вон за то облако или пониже?

Облака стелились по горе, и горец, не поняв усмешки Юсуфа, сказал грустно:

— Вон за то длинное и чуть правее, где похожее на лошадь…

— Эге, — сказал Юсуф, — что-то ты, брат, загрустил! На самом небе живешь. Туда добираться нелегко…

— Какое легко, — отвечал охотно горец, — там и дороги нет, по голому камню очень плохая дорога, мне даже стыдно, что такая дорога… А потом я вспомнил…

— Что ты вспомнил?..

— Вспомнил, что жена у меня больная женщина, у нее бывают припадки, не знаю с чего, и они повторяются два-три раза в месяц. Она становится очень злой, это внутри ее болезнь, наверно, мучит, и она такая тогда, что хоть из дому уходи. Я подсчитал, как раз это время подошло — припадку быть… Это меня тревожит…

— Может, мы найдем средство ее полечить, — сказал Юсуф.

— Да, я забыл, что сын ушел на ярмарку в Кази-Кумух. В доме нет припасов таких, какие я хотел иметь для вас, дорогие гости. Сын не успеет вернуться с ярмарки. Как быть?

— А как у тебя с крышей? — спросил Юсуф.

— Ты, брат, видишь, как святой! — воскликнул горец. — Крыша протекает так, что иной раз в комнате спать нельзя даже…

— Ну, ничего, — сказал Юсуф, — мы можем на бурках на дворе спать…

Какое-то время ехали молча. У моста мы встретили целый караван ишаков, везших большие, красивые, глянцевитые коричневые кувшины.

— Смотри, — сказал Юсуф, — это наши балхарские женщины делают. У них своя артель. А что, наш приятель, ты совсем сдал, даже похудел? Здесь, что ли, сворачивать к тебе? Ты говорил, у речки…

— Здесь! — отвечал горец. — Только я забыл, что из-за дождей по верхней дороге обвалы и там не проехать. Надо объезд делать… Завтра приедем…

— Ну что ж, гость — раб хозяина, — сказал, захохотав Юсуф, — поехали!

И мы, к ужасу горца, полезли на крутую тропу и прошли по ней с полверсты.