Многоцветные времена [Авторский сборник]

Мы идем рядом с ними и издеваемся над ними как можем. Они, чувствуя, что их самолюбие задето, начинают ускорять шаг, но скоро выдыхаются и опять стоят. Мы подгоняем их, как ишаков, криками и легкими ударами камчи.

Так мы ползем на перевал.

На широкой площадке перевала нет никаких признаков снега, зато вдали мы видим белые пятна на дальних горах, и внизу, под нашими ногами, лежит уже лакистанская земля, родина Юсуфа. Мы вышли на перевал первыми. Наши кони медленно выходят вслед за нами. Им надо дать отдых.

Мы полны сил. Солнце светит, зеленая трава между камней перевала привлекает наших усталых скакунов. Я вижу над самым перевалом хорошую горку, небольшую, но с такими уютными выступами, что мной овладевает неодолимое желание влезть на нее.

— Полезем! — говорю я Юсуфу.

— Полезем, — соглашается он, и мы начинаем легко и быстро подыматься.

У меня на ногах лезгинские шаламы, купленные по дороге, в ауле Аракхул. Они делаются из толстой шерсти, ткутся, как ковер. У них рисунок должен идти по всему верху. У моих узор не кончен. Женщина не хотела продавать, но у нас не было времени искать других. Мы купили недотканные шаламы. Они хорошо держатся на ноге, у них, как у пьекс, загнутый крепкий носок, в них хорошо лазить по скалам.

С вершинки открывается вид на всю долину, хорошо виден подход к перевалу с севера, кругом горы, новое море гор со снежными и голыми вершинами.

Юсуф кричит нечто яростное.

Я смотрю вниз и вижу, что, отдохнув и пасясь на перевале, наши кони, незаметно для себя обойдя всю площадку, повернулись спиной к северу и начинают медленно, жуя травку, спускаться на юг, туда, откуда мы пришли.

Мы скатываемся с горушки с завидной быстротой. Устремляемся вслед за беглецами. Схватив их за повод, мы тащим их снова на перевал и спускаемся с ними на северную сторону.

Тут, у выходящей из камней крохотной речки, на полянке, заваленной остатками древней морены, мы оставляем коней, как в естественном загоне, а сами занимаем такую маленькую полянку меж камней, с которой нам видны и кони и тропа, ведущая на перевал.

— Мы заработали себе обед, — говорит Юсуф, — теперь скоро отсюда не уйдем…

И мы располагаемся на полянке. Юсуф извлекает из недр своего хурджина баранью ногу, из другого — лепешки и большую бутыль с красной, горящей на солнце жидкостью.

— Что это такое? — спрашиваю я.

— Попробуй, потом скажешь, — говорит Юсуф, наливая мне в кружку красного пойла.

— Это водка! — хлебнув, кричу я. — Но почему она красная?

— Я увидел, в Ахтах вишневый сок продавали. Я для красоты влил туда соку. Так лучше идет. И внимания не привлекает.

Мы отдыхаем, едим и пьем. В поле нашего зрения показывается старик на старом-престаром коне, который, как и старик, кашляет и задыхается.

Увидев нас, старик слезает, кряхтя, со своего чудища, отпускает подпруги, пускает коня пастись, сам идет к нам и тяжело садится на камень.

— Саг-ол-сын, — говорит он, — будь здоров!

Мы приветствуем его. Старик видит, что мы едим. Юсуф спрятал за камень водку. Мы предлагаем старику, такому болезненному, слабому, на тонких ногах, баранины и лепешек. Он охотно берет пищу, отрывая маленькие куски мяса, долго жует их, заедает крошечными кусками лепешки. Ему мешает кашель. Наконец, отдышавшись, он говорит, что едет в Ахты — там, говорят, хорошая вода, горячая из земли выходит, можно купаться, говорят, исцеляет. У него общая слабость и кашель, а так ничего еще, он дома работает немного.

Насчет минеральной воды в Ахтах мы можем сообщить, что вода есть, что она, несомненно, принесет ему пользу, но что до Ахтов еще порядочно, а вот — тут Юсуф принимает загадочный вид — у него есть одно лекарство, которое очень помогает во всех болезнях.

— Вот бы мне его, сын мой, — говорит старик, вытирая старым синим платком вспотевшие щеки.

Юсуф достает бутыль с красной водкой, и старик смотрит на бутыль детски ясными глазами. Его бороденка дрожит, он прячет синий платок и вынимает желтый. Этим платком он вытирает рот, как бы приготовляясь к приему чудесного лекарства. Юсуф наливает ему треть кружки и говорит, что надо пить залпом — иначе лекарство не подействует.

Старик выпивает, становится красным, как бутыль, язык его облизывает губы, он возвращает молча пустую кружку, вздрагивает, как будто ему стало холодно, потом на его лице разливается довольство, он оглаживает бородку, как бы переживая происшедшее, и говорит, сплюнув:

— Очень сильное лекарство. Где брал? В Ахтах?

— Там, там, — говорит Юсуф. — Только, отец, надо закусывать хорошо после этого лекарства.

Старик ест жадно, схватив большой кусок баранины. Он сел как-то боком, посматривает на своего коня, на наших жеребцов, бродящих у реки, потом берет кружку и спрашивает Юсуфа:

— Если еще немного этого лекарства, я, пожалуй, очень скоро поправлюсь. Это волшебный огонь. Вот почему оно красное! Дай еще, если тебе жалко больного старика…

— Пей, отец, — говорит Юсуф, наливая еще полкружки.