В действительности собственные мысли Гитлера и его ожидания от наступления в какой-то степени тоже подпитывались подобными народными чаяниями. Предложение Геббельса и японского посла попробовать теперь замириться с Советским Союзом столкнулось с уверенной отповедью: войну на востоке предстоит вести до конца, а мир на западе заключать только с позиции силы. Цель арденнского наступления состояла в выдвижении в северном направлении на захват Антверпена. Если бы удалось отбить порт, британцы и американцы вновь оказались бы связанными необходимостью доставлять все снабжение по суше из далеких гаваней. Такая оптимистическая задумка – демонстрация силы немцев на западе – в случае реализации могла бы заставить западных союзников вступить в переговоры о сепаратном мире[1000]
.К 23 декабря немецкие войска вышли к населенным пунктам Бюисонвиль и Сель, откуда до Мааса оставалось не более 10 километров. Но перейти на другой берег атакующие не смогли. Когда в сочельник развеялся туман, прикрывавший немецкие танковые дивизии от бомбежек, Антверпен окончательно превратился в недостижимую цель. Провал наступления признал даже вернейший фельдмаршал Гитлера Вальтер Модель. 5000 британских и американских самолетов принялись бомбить немецкие танковые колонны, аэродромы, артиллерийские позиции и линии снабжения, и 27 декабря Рунштедту осталось лишь констатировать факт: перебрасывать подкрепления на передовую невозможно. Наступление фактически закончилось. Как свидетельствует сравнение союзнических потерь в количестве 76 890 человек с немецкими – 67 461 пленных, раненых и убитых, вермахт в значительной степени сохранил эффективность как боевая сила. Но помочь ему возместить понесенный в ходе операции урон этот гордый факт никак не мог[1001]
.Гитлер признавался Альберту Шпееру, что все зависит от арденнского наступления: «Если оно не увенчается успехом, я не вижу другой возможности привести войну к благоприятному завершению». Между тем Шпеер отлично знал, что уголь на электростанции больше не поступает, а потерю источников железа и стали из Франции, Бельгии и Люксембурга покрыть нечем; выпуск оружия в Германии снижался, и ничто не могло остановить это падение. Все больше сил министр вооружения тратил на поддержание в рабочем состоянии железнодорожных сетей и на попытки спасти их от коллапса. Остановив строительство подводных лодок нового поколения, он попытался максимально повысить производство боеприпасов и танков. Положение сложилось куда хуже, чем в ходе кризиса первой военной зимы, когда тоже не хватало угля и стали. Альфред Йодль, выступая в роли гласа фюрера, откровенно признал на совещании с командованием на западе в начале ноября, что у вермахта не хватает «наличествующих войск» для контрнаступления: «В текущей обстановке мы не можем колебаться, ставя все на одну-единственную карту»[1002]
.Теперь, разыграв карту, Гитлер и Верховное главнокомандование вернулись к прежней стратегии удерживания фронта. По мере того как британцы и американцы возобновили продвижение на западе, на передовую один за другим летели приказы «Ни шагу назад!», города и городки объявлялись «крепостями», и войска были обязаны защищать их до последнего патрона. Немецкие солдаты, возвращавшиеся на побывку из частей на западе, по-прежнему с горящим взором клялись до Нового года выйти к Парижу – «совершенная чушь», как оценил это Геббельс, приказывая СМИ приступить к тушению накала ожиданий. 29 декабря пресса признала очевидное: наступление фактически выдохлось[1003]
.В канун Нового года знаменитый актер Генрих Георге зачитывал по радио слова создателя современной военной теории Карла фон Клаузевица, написанные им в феврале 1812 г.:
«Я верю и признаю то, что народ не может ценить выше ничего, кроме достоинства и свободы своего существования; что он должен защищать это до последней капли крови; что нет более высокого долга, который следует выполнять, более высокого закона, которому следует подчиняться; что позорное пятно трусливого подчинения невозможно смыть никогда; что эта капля яда в крови нации перейдет потомству, подтачивая и подрывая силы будущих поколений».