Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Хотя азиатский флер в той или иной степени присутствовал в венгерском медиевализме еще во второй половине XIX в., начало туранизма в собственном смысле слова относится к 1910 г., когда увлеченные Азией интеллектуалы — Алайош Паикерт, Шандор Марки, Арпад Земплени и др. — основали в Будапеште Туранское общество, призванное всячески содействовать контактам между туранскими народами и ознакомлению венгров с их «великой родиной» — Тураном[685]. Как сами туранисты, так и современные исследователи справедливо сопоставляют венгерский туранизм с панславизмом, пантюркизмом и иными подобными идеологиями, определявшими культурно-идеологический пейзаж Европы эпохи fin de siècle и продолжившими относительно благополучно существовать (везде, кроме России) после Первой мировой войны. Однако в случае с венгерским туранизмом особенно показательна аналогия с российским евразийством[686]. Подобно тому как евразийство, переосмыслявшее историю России в контексте ее «месторазвития» (термин Г. В. Вернадского)[687], можно рассматривать, помимо прочего, как интеллектуальную реакцию вынужденных покинуть страну интеллектуалов на крах русского славяноцентричного национализма (в том виде, в каком он оформился в царствование двух последних российских императоров) в результате революционных событий 1917 г., венгерский туранизм, провозгласивший Венгрию западным авангардом Турана, усилился и окреп после катастрофических для страны итогов Первой мировой войны. Свершившееся по воле Европы отторжение от Венгерского королевства 70 % его исторической территории не могло не сказаться на отношении венгерских интеллектуалов к европейской идентичности своей страны. Казалось, что провозглашенный графом Палом Телеки еще в 1913 г. призыв «Венгр, на Восток!» стал актуален как никогда[688].

Большое сходство с евразийством обнаруживает и туранская интерпретация средневековой истории, в наиболее концептуальном виде изложенная Шандором Марки. Он представляет историю как последовательную смену интегрировавших туранское пространство великих азиатских и евразийских империй, что очень напоминает рассуждения Г. В. Вернадского о периодах интеграции и политической фрагментации Евразии. В этом ряду Марки находит место для Гуннской державы Аттилы, Монгольской империи Чингисхана, Османской империи Сулеймана Великолепного и даже для Шумера и Древнего Китая, также вписанных Марки в длинный ряд туранских держав[689].

Интересна, с точки зрения характеристики медиевальных аспектов туранизма и их связи с венгерским национализмом, и концепция туранско-славянского крестьянского государства Пала Телеки. Подобно российским евразийцам, Телеки много писал о влиянии географии на историю, полагая, что пришедшие в Карпатскую котловину венгры сумели распространить туранский образ жизни и туранский дух на всех обитателей Карпатского бассейна, вследствие чего в крае будто бы водворилась социальная гармония, чуждая германскому миру Западной Европы[690]. На наш взгляд, эти рассуждения можно интерпретировать как попытку интегрировать в национальную интерпретацию истории Венгрии социально-исторический опыт невенгерских народов Карпатского бассейна. Туранизм тем самым как бы преодолевал ограниченность классического лингвистического национализма XIX в., объективно неспособного предложить невенгерским народам Карпатской котловины (словакам, румынам, русинам и др.) привлекательную модель национальной интеграции под эгидой Будапешта[691].

История, филология, этнография и вдохновленная успехами этих наук националистическая публицистика определили содержание венгерского национального мифа. Как и всякий национальный миф, он был красивым, ярким и величественным, а потому остро нуждался в визуализации. То, что в конечном итоге торжества венгерского миллениума происходили не в 1895 г., как было первоначально установлено парламентом, а в 1896 г., объясняется тем, что к назначенной дате не удалось подготовить все, что было задумано организаторами. А задумано было очень много: достаточно сказать, что именно подготовка к миллениуму фактически определила облик современного Будапешта, где к великой дате были реконструированы исторические объекты, построен целый ряд величественных зданий, в том числе архитектурный ансамбль проспекта Андраши и площади Героев, а также ставший одним из самых узнаваемых символов Будапешта величественный неоготический Парламент на берегу Дуная, разбит исторический парк Варошлигет, пущено первое на континенте метро, открыты монументы выдающимся деятелям венгерской истории и культуры и т. д.[692]