Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

В соответствии с давней, уходящей еще в средневековую историографию традицией, «обретение родины» представлялось идеологами модерного венгерского национализма практически как одномоментное событие: венгры, возглавляемые верховным вождем Арпадом и подвластными ему племенными вождями, преодолев Карпатские перевалы, вступают на территорию Паннонии (то есть в Карпатскую котловину). Нетрудно заметить, что само по себе это представление о некоем изначальном событии в истории нации вполне укладывалось в архетипическую матрицу национального мифотворчества, остро нуждавшегося в событии, которое могло бы стать общепризнанной точкой отсчета национальной истории. С этой точки зрения венгерский юбилей и связанный с ним процесс символической репрезентации исторического пути нации через коммеморативную практику является хотя и весьма ярким, но вместе с тем типичным примером дискурсивного структурирования истории в целях национально-государственной консолидации. Достаточно в связи с этим вспомнить как более ранний (и гораздо более скромный по масштабам празднования) миллениум России 1862 г., так и последующие тысячелетние юбилеи в странах Центральной Европы: хорватский (1925 г. — тысячелетие коронации Томислава), польский (1966 г. — тысячелетие крещения страны, репрезентированное как тысячелетие Польского государства), литовский (2009 г. — тысячелетие первого упоминания Литвы, репрезентированное как тысячелетие Литвы).

Вместе с тем обращение к опыту венгерского миллениума как, пожалуй, самого яркого и символически насыщенного в ряду подобных ему коммемораций «рождения нации», не только позволяет осознать центральную роль медиевализма в координатах нациестроительства в странах Центральной Европы, но и во многом специфику медиевализма эпохи fin de siècle, когда медиевализм, как это ни парадоксально звучит, был одним из наиболее современных и модерных культурных феноменов, заключавших в себе чуть ли не все важнейшие для той эпохи мировоззренческие устремления и культурные достижения.

Формирование венгерского национального исторического нарратива с его повышенным вниманием к событиям (отчасти основанным на легендах) эпохи миграций венгерских племен из глубин Азии в самое сердце Европы шло на фоне важных политических, социальных, экономических и, конечно, культурных трансформаций, происходивших в монархии Габсбургов и в целом весьма благоприятствовавших венгерскому нациестроительству. Важнейшей из этих перемен стало обретение Венгерским королевством беспрецедентного политического статуса равноправного партнера Австрии в составе двуединой Австро-Венгерской монархии по соглашению (Ausgleich) 1867 г. Обретение высокого уровня политической самостоятельности при предшествовавшем этому событию полном восстановлении территориальной целостности Венгрии в границах средневекового королевства стало несомненным успехом венгерского национализма и важнейшим стимулом для наблюдавшегося в последующие десятилетия общественного и культурного подъема. Успехи политического и культурного строительства требовали соответствующей исторической легитимизации, то есть вписывания их в перспективу исторического пути нации. В результате к концу XIX в. возникла острая потребность в точном датировании великого «начального события» венгерской истории, которое бы основывалось на новейших достижениях исторической науки и археологии.

Излишне говорить, что сама привязка «начала Венгрии» к переселению в Карпатскую котловину возглавляемых Арпадом племен обусловлена националистическим дискурсом и логикой построения национального исторического нарратива. Достаточно в связи с этим указать на новейшие исследования венгерских историков, где приводятся аргументы в пользу гораздо более раннего, чем дата миграции народа Арпада, проникновения в Карпатскую котловину носителей финно-угорских диалектов и формирования той общности, к которой в латинских источниках применялось обозначение Hungari — производное от древнего тюркского этнонима «оногуры». Эти исследования, при всей гипотетичности отдельных содержащихся в них положений, ясно свидетельствуют о том, что, в принципе, было ясно и так: народы не рождаются в одночасье, язык не тождественен народу, а народ — языку, а сама этническая идентичность подвижна, текуча и неизменно обусловлена социально-политическим контекстом. Однако националистическая оптика, структурирующая задним числом бесконечный хаос прошлого, формулирует иное кредо: не история творит народ, а народ творит историю. Таким творцом национальной истории и стали в венгерском национальном историческом нарративе, постепенно приобретавшем во второй половине XIX в. свою каноническую форму[679], племена Арпада, с которым связывали начало Венгрии еще средневековые хронисты (не забывая при этом и его великого предшественника Аттилу).