Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Эта протонациональная идеология хорватского дворянства получит свое наивысшее выражение на рубеже XVII и XVIII вв. в трудах выдающегося хорватского историка и энциклопедиста Павла Риттера-Витезовича. Примечательно, что Витезович, хорошо знакомый со «Стемматографией» Форстолла[414], назовет «Стемматографией» свой знаменитый труд о гербах Иллирика, а готский король Остривой (sic!) — уже вне связи с родом Зринских — займет почетное место первого хорватского короля в знаменитой книге Витезовича «Возрожденная Хорватия» (1700 г.)[415]. Сходство исторического воображения обоих авторов — Форстолла и Витезовича — объяснялось не только устоявшейся историографической традицией иллиризма и одинаковым кругом чтения. Медиевальные, то есть готские, «варварские» аспекты хорватской истории в большей степени, чем универсалистские римские или «протонациональные» иллирские, давали возможность политической структуризации хорватского протонационального проекта, ведь именно готы были основателями королевской власти в Иллирике. Таким образом, положение графов Зринских во главе потенциально автономной Хорватии в середине XVII в. словно возрождало ситуацию из далекой хорватской древности, когда свободолюбивыми иллирами правили могучие готские короли.

Особенностью генеалогии аристократии Великого княжества Литовского было восхождение большинства княжеских родов к известным и реально существовавшим князьям XIII–XIV вв. — представителям различных ветвей Рюриковичей и Гедиминовичей. Это не означает, что генеалогии всегда были подлинными — например, все верховские князья восходили к трем сыновьям Михаила Черниговского[416], хотя на самом деле сын у него был один. Но из-за наличия большого количества боковых ветвей князей различных княжеств и земель, подобрать предка, настоящего, приписанного или даже придуманного в Великом княжестве Литовском было проще, чем в соседней России, где удельная знать и ее потомки быстро деградировали и сошли с исторической арены, превратившись в служебников московских государей. Средневековая история бывших земель Киевской Руси давала литовской шляхте прекрасные возможности для реконструкций собственных генеалогий, подлинных и похожих на подлинные. Там тоже были легенды о выездах знати (например, предки Одинцевичей приехали «из немец» и княжили в Друцке). Присвоение шляхетского достоинства иноземцам называлось «индигенат».

Другой особенностью построения дворянских генеалогий была система гербов, распространенная на Великое княжество Литовское из Польши. В Европе герб присваивался дворянскому роду. В Польше, а затем и в Великом княжестве Литовском герб могли принять не только родственники аристократа, но и его вассалы (через пожалование — адопцию). Бытовало понятие «гербовое родство»: шляхтичи, не являющиеся родственниками, объединялись в одном гербе, и затем он служил маркером их идентификации (что позволяло говорить им: «Мы из герба Абданк», «Мы из герба Топор» и т. д.). Иногда число шляхетских фамилий, приписанных к одному гербу, достигало нескольких десятков или даже сотен (они считались клейнодными братьями)[417].

Генеалогические легенды сочинялись и о происхождении гербов. Точное время их возникновения определить сложно, несомненно только широкое хождение легенд в раннее Новое время, особенно после издания в 1584 г. гербовника Б. Папроцкого. Польская магнатерия при этом тяготела к античным образам и героям западноевропейской истории, любила рассуждать о плавании в «сарматском океане» «своих Ясонов» за колхидским золотым руном[418]. Например, Б. Папроцкий относит герб Белина ко времени Александра Македонского. Якобы его в 278 г. иллирийский полководец Лубос принес в Богемию, а уже оттуда он попал в Польшу. Герб Довшпрунг (Гиппоцентавр) упоминается в песнях поэтов Древней Греции и Рима. В Литву его привез спутник основателя великокняжеской династии Палемона Довшпрунг. Происхождение герба Корвин выводили от Марка Валерия Мессалы Корвина (64 г. до н. э. — 8 г. н. э.), римского консула. Он еще в римские времена командовал завоеванием Венгрии и Валахии, названной в его честь Валерией. Из герба Корвин вышли венгерский полководец Янош Хуньяди и его сын король Венгрии Матьяш, то есть польские дворяне Корвины оказывались им родственниками.

Менее знатная шляхта стремилась отнести появление своих гербов к эпохе первой польской средневековой королевской династии Пястов, привязать их к каким-то древним событиям. Нередко использовались легенды о выездах, в основном из европейских стран. Эти рассказы носили художественный характер, отличались красивыми сюжетами и поучительностью. Шляхта черпала в средневековом прошлом идеалы мужества, благородства, находчивости, стойкости, героизма. Все это отражалось в легендах о гербах.