Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

При этом происходило фактическое отождествление предков и потомков как представителей «Старой Руси», в котором воплощался континуитет историкокультурных общностей «Древней Руси» и Руси Великого княжества Литовского. На эту особенность аристократии русинских земель Великого княжества Литовского применительно к генеалогии рода знаменитых князей Острожских обратил внимание В. И. Ульяновский. Он пишет: «„Генеалогия крови“ связала род Острожских с древними Рюриковичами, а через них — со старой Русью.

Эта „генетическая память“ во многом обусловила будущие действия, заявления и даже оговорки обоих Константинов Острожских. Для них старая Русь — это их предки. Они сами — их продолжение в новых условиях существования Руси». Вокруг двора князей складывался круг книжников и интеллектуалов, которые дополняли генеалогию рода «генеалогией деяний», делами героев-символов: Владимира Крестителя, Ярослава Мудрого, Романа и Даниила Галицких и т. д. «Именно эта „генеалогия деяний“ задавала острожским интеллектуалам масштабы их прославления князей Острожских». У древнерусских князей и князей Великого княжества Литовского «наследственность благих деяний», поэтому их можно объединять в единое целое, Русь[422]. Несомненно, что эти построения были призваны выделить православных князей в Великом княжестве Литовском в отдельную группу, отличную от «ляхов», польской шляхты, при этом имеющую столь высокое, древнее и знатное происхождение и по праву владеющую будущими украинскими землями Восточной Европы, как когда-то ими владели великие древнерусские князья. Антипольский, а затем и антимосковский дискурсы данной генеалогии просматриваются совершенно четко. Их задачи очевидны: без столь возвышенной постановки вопроса было бы невозможно выделить русинскую знать Великого княжества Литовского, а в будущем — украинскую дворянскую элиту. Перед нами явный пример того, как медиевализм был востребован для конструирования раннемодерных национальных элит.

Историческое воображение раннего Нового времени и путь к медиевализму

Эпоха XV — середины XVIII в. стала временем, когда сформировались координаты того дискурсивного пространства, в котором к началу XIX столетия заявит о себе медиевализм в собственном смысле слова. Он уже начинает проявляться, но еще интуитивно, неосознанно, стихийно. Важнейшим, с точки зрения перспективы зарождения медиевального дискурса, стала национализация истории и зарождение представлений о национальной архаике. Правда, собственно медиевальное, то есть относящееся к Средневековью, содержание еще не было отделено в нем от содержания других, более ранних эпох. В этом историческом воображении, несомненно, присутствовало ясное представление о линейности исторического процесса, движении от первоистоков к настоящему, однако эта линейность сочеталась с анахронизмом исторических представлений: этическо-эстетические функции ренессансного и барочного историописания не создавали условий для идентификации в пространстве исторических образов Средневековья как особой исторической эпохи с присущей только ей спецификой. Противопоставление классической древности и Средневековья в рассматриваемую эпоху было актуально только для Италии, в то время как для стран заальпийской Европы, включая ее центральную и восточную части, гораздо важнее было обозначить континуитет нации и обрести глубину национальной истории. Вместе с тем именно национальная перспектива исторического воображения создавала возможность для появления медиевализма как культурного явления. По мере того, как с формированием принципов модерного рационалистического мировоззрения и развитием критической историографии в период Просвещения утрачивали свою популярность и перформативное, мобилизующее воздействие разного рода этногенетические и династические мифы с их легендарными библейскими и античными персонажами, именно средневековый сегмент национальный истории, как более достоверный, становится основой исторической идентификации народов Центральной и Восточной Европы.

Глава III. В поисках своего прошлого. От Просвещения к романтическому национализму (вторая половина XVIII — первая половина XIX века)

Славяне занимают много места на карте и мало места в истории.

И. Гердер

Смущает их, и до испугу,

Что вся славянская семья
В лицо и недругу и другу
Впервые скажет: «Это я!»
При неотступном вспоминанье
О длинной цепи злых обид
Славянское самосознанье,
Как божья кара, их страшит!

Ф. И. Тютчев