Отсюда вытекала колоссальная роль культурных процессов в регионе и их особая связь с национализмом и нациестроительством. По замечанию Э. Геллнера, молодые национальные культуры не хотят вливаться в общества, где к ним относятся с пренебрежением[431]
(каковыми по определению являются имперские общества). Защитным механизмом для них является культивирование своих культур, языка, истории («Мы — тоже народ, у нас было славное прошлое, и мы — носители высоких ценностей, которые способны вырабатывать самостоятельно!»). Отсюда — активно стимулировался интерес к истокам, корням, собственной истории (при этом было необходимо уточнение: чьей истории, какой истории, что такое «наша история»?). Это касалось всех: и балканских народов, которые еще только грезили о своем освобождении, и актуально подвергающихся германизации и русификации поляков (утративших свое государство в 1795 г.) и чехов, и прибалтийских народов. Сущность нациестроительных процессов была разной, но одинаковым было сознательное обращение к национальным началам, культуре, характеристикам, реализуемое в контексте усвоения и переработки европейского интеллектуального и культурного опыта создания наций. При этом важно подчеркнуть, что, как заметил Э. Геллнер, «национализм — это не пробуждение древней, скрытой, дремлющей силы, хотя он представляет себя именно таковым». Это феномен Нового времени, который только использует традиции культур и активно апеллирует к ним для решения модерных задач. Именно в этом качестве оказывается нужен медиевализм. Как выразился Э. Геллнер: «Национализм — это не пробуждение и самоутверждение мифических, якобы естественных и ранее заданных сообществ. Это, напротив, формирование новых сообществ, соответствующих современным условиям, хотя использующих в качестве сырья культурное, историческое и прошлое наследие донационалистического мира»[432]. Способом освоения и использования этого наследия оказывается обращение к медиевализму.Становление национализма в Центрально-Восточной Европе и медиевализм. Просвещение и открытие Средневековья
В самом широком смысле медиевализм можно охарактеризовать как комплекс представлений и практик, которые считаются присущими Средневековью, а также как приверженность средневековым ценностям, идеалам, стилю и т. п. Для того, чтобы нечто из области ценностей, человеческих действий или эстетики могло считаться характерным именно для Средневековья, в соответствующей культуре должен был сформироваться более или менее четкий образ этой эпохи. Формирование образа — это сложный и многомерный процесс. Он включает в себя, разумеется, не только накопление знаний о Средневековье, позволяющих отделить эту эпоху от других эпох древности, но и актуализацию этой эпохи, наделение ее особой идентичностью, что происходит путем проецирования на прошлое современных чаяний или страхов, эстетических идеалов или антипатий. Эта модерная составляющая и делает медиевализм медиевализмом: так, по удачному определению О. Г. Эксле, характеризовавшего в одной из своих работ медиевализм XIX в., главной функцией изобретенного Средневековья является определение модерности через историческое воображение и историцистское мировоззрение[433]
.В связи с этим медиевализм предстает не только постоянно продолжающимся процессом создания Средневековья разными поколениями. Он всегда обусловлен конкретной культурной средой, конкретными политическими, идеологическими или культурными задачами. Иными словами, он всегда контекстуален и всегда актуален. Европейское Средневековье может представляться эрой мракобесия и фанатизма, а может быть явлено как эпоха великого духовного опыта, определившего вечные ценности европейской цивилизации. Оно может изображаться мрачной эрой распрей алчных и жестоких феодалов, а может предстать светлой эпохой цветистого многообразия социальных укладов и отсутствия государственно-бюрократического контроля над обществом. Средневековое искусство может служить недосягаемым духовно-эстетическим идеалом, а может рассматриваться как отступление от античной гармонии. Этим перечнем некоторых особенно наглядных оппозиций, разумеется, не исчерпывается бесконечный перечень медиевальных образов. Для исследования важны, однако, не сами эти образы, а контексты, изучение которых только и позволяет понять, почему соответствующие образы возникли и почему они возникли именно здесь и сейчас.