Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

В настоящей главе наше внимание будет приковано к одному из таких контекстов — контексту модерного нациестроительства. Для понимания формирования медиевализма как специфического культурного феномена этот контекст особенно важен, так как открытие Средневековья европейской культурой на рубеже XVIII и XIX вв., обусловленное постепенным отступлением просветительского рационализма (вдохновлявшегося греко-римской классикой) и расцветом романтического мироощущения, практически совпадает с зарождением в Европе национализма и началом продолжающейся до сего дня великой эпохи нациестроительства. Можно утверждать, что медиевализм в собственном смысле слова появляется в Европе именно в эпоху формирования наций и в значительной степени его возникновение обусловлено теми же культурными и социальными процессами, которые за считанные десятилетия привели к формированию Европы наций.

Связь между формирующимся национализмом и медиевализмом не так проста и однозначна, как это может показаться на первый взгляд. Характерная для националистической оптики устремленность в далекое прошлое, его героизация и поиск в нем идеалов и вдохновения для переустройства настоящего составляет лишь самый поверхностный слой взаимосвязей и взаимообусловленностей этих двух разноплановых явлений. Более того, в контекстуальных рамках европейского нациестроительства обнаруживается как минимум несколько вариантов развития этих взаимосвязей, что побуждает нас для начала остановиться на их специфике в странах Центрально-Восточной Европы.

Расцвет медиевализма в Центрально-Восточной Европе трудно объяснить, если не учитывать, какое важное значение для его формирования имел сформулированный И.-Г. Гердером языковой принцип. Великий предвестник романтизма считал, что язык — это не только основополагающий дифференцирующий признак народа как этнокультурной общности, это вместилище народной души, основа основ и легитимизирующий принцип его исторической индивидуальности[434]. Однако, обладая своими языками, народы Центральной Европы в представлении местных романтиков-националистов не обладали теми органическими формами политического бытия, которые бы отвечали их культурной индивидуальности (отраженной в языке) и исторической миссии. Полилингвальные (как в горизонтальном, так и в вертикальном плане) империи Центральной Европы если пока и не потеряли в глазах националистов своей правовой легитимности (по крайней мере до «весны народов» 1848–1849 гг.), уже не представлялись им естественными, органичными формами политической жизни народов. Неудивительно, что такие естественные формы отыскивались в Средневековье и еще более отдаленных архаических временах. Понятно, что поиск этих идеальных форм в данном случае был равнозначен их конструированию, подобно тому как «Калевала» — это одновременно и древний прибалтийско-финский эпос, и поэма Элиаса Лённрота.

Доминировавшие романтические культурные тенденции в сочетании с социальными процессами и меняющимся под их влиянием стилем воображения социальной реальности обеспечили господство в Центрально-Восточной Европе первой половины XIX в. так называемого «романтического национализма»[435], для которого была особенно важна именно медиевальная составляющая. Акцент на Средневековье диктовался многими факторами — как сугубо культурными, о которых уже говорилось выше, так и идеологическими и даже политическими. Романтический национализм, определявший культурное развитие славянских и неславянских народов Центрально-Восточной Европы в течение первой половины XIX в., был прежде всего (но отнюдь не исключительно!) национализмом лингвистическим и этническим, а не политическим и гражданским. И хотя пресловутое деление европейского национализма и типов нациестроительства на гражданский («французская модель») и этнический («немецкая модель») к настоящему времени — в результате вполне справедливой критики — почти ушло в прошлое, для изучения собственно медиевализма это старинное и довольно грубое разделение по-прежнему сохраняет свой объяснительный потенциал.

Принцип поиска в далеком прошлом политико-институциональных форм, которые были бы пригодны для заключения в себе подлинно народной стихии, обнаруживающей себя в общем «языке» (диалекте или группе более или менее близких друг другу диалектов), справедлив практически для всех национализмов Центральной, Восточной (и Северной) Европы, где вслед за языком романтизации и героической идеализации подвергается либо эпическая, мифологическая эпоха[436], либо именно Средневековье, либо (что наблюдается гораздо чаще) и то, и другое как нераздельное целое.