Националистическое воображение с легкостью превращало средневековые государства в «национальные», нисколько не считаясь с отсутствием в средневековых политиях какой бы то ни было культурной униформности и гомогенности и игнорируя столь характерную для средневековой эпохи склонность к политическому универсализму в духе «renovatio Imperii Romani» или «translatio Imperii Romani». Еще проще было национализировать слабо знакомую языческую архаику: догосударственная эпоха становилась по определению «национальной», ведь, если уже был язык, значит, был и народ! Возвращаясь к дихотомии гражданского и этнического национализмов, можно сказать, что лишенные возможности национализировать настоящее (ввиду отсутствия пригодных политико-институциональных форм), националисты Центральной и Восточной Европы, как правило, национализировали средневековое прошлое (где такие формы, по их мнению, существовали).
Впрочем, к Средневековью постоянно апеллировали даже венгерский и польский национализмы, которые, в отличие от чисто этноязыковых национализмов, искавших пригодные для национализации политические объекты в далеком средневековом прошлом, ориентировались на вполне устраивавшие их современные или еще недавно существовавшие политико-институциональные рамки Венгерского королевства и Речи Посполитой соответственно. Хотя венгерский, польский и отчасти хорватский национализмы во многом черпали вдохновение именно из домодерных политических неэтнических наций (natio Hungarica, natio Polonica, natio Croatica), сближаясь, таким образом, с гражданским национализмом французского образца, они также имели сильную языковую составляющую, которая задавала интерес к эпохе «младенчества народа» в той же мере, в какой апелляция к традиции средневековой политической нации побуждала артикулировать медиевальные истоки государственности. Это обстоятельство, в очередной раз обнажающее условность разделения национализмов и соответствующих типов нациестроительства на гражданский и этнический, необходимо учитывать для верной оценки функций тех или иных медиевальных образов Центрально-Восточной Европы в дискурсивном пространстве нациестроительства.
Также необходимо принимать во внимание неравномерность формирования и распространения национализма в разных частях рассматриваемого региона. Совершенно очевидно, что ранее всего национализация прошлого началась и развилась там, где уже существовали политические нации, история которых могла быть представлена в национальных категориях, а также — что еще важнее — там, где со времен Ренессанса и барокко уже существовал развитый протонациональный дискурс. Таковы, прежде всего, те территории Центрально-Восточной Европы, которые исторически являются частью западнохристианской цивилизации: в рассматриваемый период здесь формировались польская, чешская, венгерская, хорватская, словацкая и словенская нации, а также — на языковой основе — развивалась идея единства всего славянского «племени»[437]
. На этом пространстве становление присущего национализму исторического воображения происходило в целом синхронно со странами Западной Европы, прежде всего с Германией, которую со славянскими странами Центрально-Восточной Европы роднил этноязыковой принцип нациестроительства и неудовлетворенность местных националистов существующими политико-институциональными формами, доставшимися от Священной Римской империи.Почти одновременно на путь формирования националистического исторического воображения встали и интеллектуальные силы тех православных народов Центрально-Восточной Европы, которые находились в культурном пространстве монархии Габсбургов — румын Трансильвании, сербов Воеводины, позднее также русинов Венгрии и Галиции. Гораздо менее благоприятными были условия для развития национализма и оформления соответствующих ему медиевальных образов среди христианских жителей Османской империи, особенно болгар. Однако и здесь, благодаря культурным импульсам с Запада, постепенно происходили обусловленные националистическим дискурсом изменения исторического воображения, характерные для всей христианской Европы.
Благоприятную почву для национализации прошлого в Центрально-Восточной Европе создала эпоха Просвещения, когда, с одной стороны, получил свое дальнейшее развитие и распространение протонациональный дискурс, давно вышедший за узкие пределы ренессансной «республики гуманистов», а с другой стороны, под влиянием рационалистической философии и идей об общем благе мощный толчок получило изучение древностей, буквально открывшее к исходу XVIII столетия славянское Средневековье как особый сегмент раннего прошлого Европы. В связи с этим понятны затруднения, испытываемые исследователями славянского национализма и обусловленной им модификации исторического воображения при определении начальной даты так называемого национального возрождения.