Мода и гении: Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

Анненков носил валенки до самого своего отъезда за границу в 1924 году и, уезжая, оставил их в квартире, в шкафу. Оттуда они быстро исчезли, гораздо быстрее графических портретов Троцкого, пропавших из советской прессы и альбомов во второй половине двадцатых. Живописный портрет кисти Анненкова ждала та же участь: он вернулся в Россию с Венецианской биеннале и пропал. Осталось лишь несколько фотографий, сделанных в Италии, а также памятный снимок Анненкова с Троцким в костюме для портрета. С этой карточкой произошла одна забавная история.

Юрий Павлович работал над полотном в Москве, на Пречистенке, в квартире на первом этаже. Вход был со двора, калитка закрывалась ночью на ключ, и у каждого жильца он был. Но художник оставил его по рассеянности в квартире, а дверь захлопнул. Что делать? Первый этаж — совсем невысоко. Форточку, к счастью, не закрыл. Пришлось лезть. Вдруг предупредительное «стой». Чья-то железная рука выдернула незадачливого художника из окна. Милиционеры. Оглядывают подозрительно: «Предъявите, товарищ, документы». Но их нет, ключа от калитки тоже. Быть художнику под арестом. Но, к счастью, он вспомнил, что в бумажнике — снимок с вождем в «портретном» костюме. Вытащил, показал, объяснил все как мог. Милиционеры даже откозыряли из уважения, подкинули обратно на окно и поскрипели прочь.

ФОРМОТВОРЕЦ

Костюм для Троцкого — не единственная форма, придуманная Анненковым. В самом конце 1910-х он свел близкое знакомство с Борисом Каплуном, заведующим административным отделом Петросовета. Это был настоящий романтик революции — хладнокровный и жестокий чиновник, тонкий знаток пыточного искусства, обожатель всяческих занятных аппаратиков. Он находил особую прелесть в эксгумации великокняжеских останков и считал главной своей партийной задачей строительство крематория в Петрограде. Его открыли в 1920-м, он стал первым в Советской республике. Товарищ Каплун, вдохновенный создатель, лично руководил запуском регенеративной печи «Металлург» и торжественно (рисуясь, конечно) сжег первого покойника — красноармейца Малышева 19 лет от роду.

Гурман Каплун придумал особое ночное развлечение. Собрав гостей на своей служебной квартире, полной картин, реквизированной мебели и орудий убийства (для будущего музея криминалистики), он приглашал их на кремацию трупа, специально для этого приготовленного. Гости редко отказывались. Предложение Каплуна стеснительно принимали даже тишайшие балерины — любопытство побеждало страх. И потом они, избежавшие репрессивных советских печей, живописно пересказывали увиденное — как вспыхивал гроб, как он разваливался на части, как вдруг в огне поднималась рука безымянного трупа, как искрились глаза и выливалась синяя магма мозга.

Каплун был милейшим человеком, чувствительным, на редкость образованным. Он искренне любил поэзию и музыку, имел персональную ложу в Мариинском театре, неплохо разбирался в балете, но лучше — в балеринах. Он искренне, от всей души, помогал Блоку, Анненкову, Гуми­леву. Щедро делился с ними наркотиками и раздавал заказы, к примеру написать заметку в журнал «Красный милиционер» или прочитать лекцию в Первой общеобразовательной коммуне милиционеров, которую он же и основал.

Каплун заботился об интеллектуальном уровне и нравственном облике блюстителей порядка. Пекся даже об их внешности. Анненков упоминает (правда, всего только раз, во французской книге «Одевая звезд»), что они вместе разработали первую форму для петроградской милиции. Каплун действительно участвовал в проектировании обмундирования и лично контролировал ее ношение — сохранились его донесения 1918 года на имя военного комиссара Северной области. Но форма милиции в тот период утверждалась на более высоком уровне — коллегией НКВД. Каплун и Анненков если и имели какое-то отношение к новому регламенту, то лишь опосредованное.

В эмиграции художник продолжал проектировать форменные наряды — для статистов, первых артистов и даже для знати.

В 1937 году он работал в Италии — готовил костюмы для кинодрамы Федора Оцепа «Княжна Тараканова». Дорогая постановка, роскошные декорации, съемки в Риме и Венеции. И поистине имперские костюмы — платья «по-французски» на широких смешных фижмах, раззолоченные кафтаны первых екатерининских вельмож, ордена в россыпях бриллиантов, колье и диадемы, пудра, мушки, веера. И конечно, сюжет — подкупающий, драматичный, замешанный на политике и любви. В общем, был успех. И была хорошая пресса. На премьере блистали (в тех же романовских, торгсинных украшениях) ведетты и аристократы всех рангов и цветов. Вечер был хмельной и веселый.

Утром Анненкова разбудил телефонный звонок. Это был некий граф Жё. Он просил не отказать в просьбе явиться сегодня же в пять часов в отель «Эксельсиор» на личную встречу с греческим принцем, братом короля эллинов. Отказывать таким чревато. Анненков прибыл в указанное место в обычном рабочем мятом костюме и с помятым лицом. Слегка опоздал — манерничать он умел.