Мода и гении: Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

Шоу открывал актер в роли Керенского. Его лай, театральные жесты, оловянный марш-марш по сцене заводил статистов. Народные массы вскипали. «Белая» платформа учащенно двигалась в ритме станков, печатавших ассигнации. «Красная» платформа притихла: трудовые массы уныло наблюдали триумф «капиталистов». Но вот раздаются голоса: «Ленин, Ленин». Оживает «красная» сцена, левый сосуд наполняется жизнью. Вождь пролетариата диктует новый ритм. Под его картавое «тга-та-та» движутся рабочие, усердно работает пулемет, взвивается знамя революции. Трусливые струйки защитников Временного правительства перетекают по мостку на «красную» сцену. «Белая» платформа пустеет, ее статисты в автомобиле мчат во дворец. Заканчивается первый акт.

Акт второй — взятие Зимнего. Еж-грузовик в иголках солдатских штыков приближается к дворцу. Красногвардейцам уныло сопротивляются юнкера и бабы-солдаты. После краткой перестрелки пролетарии врываются в Зимний.

Он уже готов. Он превращен в театр теней. Слепые прожектора (целых 150 штук) хаотично ощупывают фасад. На занавешенных окнах крив­ляются тени, старый мир бьется с новым, и в этой схватке — будущие гротески Мейерхольда, трагикомедия Эйзенштейна. Непрерывно грохочут орудия «Авроры» (дольше, непоправимо дольше указанного в сценарии времени). И вот победа. Под треск винтовок и рев шрапнелей прожекторы медленно и дружно сходятся на огромном красном полотнище над поверженным Зимним дворцом.

Николай Евреинов убедительно пересказал события, которых, в общем, не было. Его ярким увлекательным рассказом открывается книга о революции в советском искусстве. Как многие издания того времени, она полна ленинских цитат, кабинетных легенд и карикатур на идео­логических врагов. Следующий рассказ в этой примечательной книге — «Октябрь» Сергея Эйзенштейна, написанный, впрочем, эзоповым языком.

Судя по воспоминаниям, в постановке задействовали от восьми до десяти тысяч актеров. Юрий Павлович сохранил в своем архиве список личного состава статистов для «белой» платформы: «125 — балетных артистов; 100 — циркачей; 1750 — статистов и студистов; 200 — женщин, желательно студисток; 260 — вторых артистов и 150 — сотрудников; а также Лопухов, Масловская, И. Дворищин и 18 помощников».

На «красной» трибуне актеров было больше, и кроме них — группы статистов у Зимнего дворца, изображавшие юнкеров и женский ударный батальон, а также многочисленные ассистенты и помощники, обеспечивавшие связь режиссерской группы с артистами, артиллерийскими расчетами, крейсером «Авророй».

Каждого из актеров требовалось одеть соответственно роли. Проблем с «красной» платформой не возникло. Рабочая, простая одежда 1920 года почти ничем не отличалась от той, что носили вершители Октября, — те же шинели, пальто, кожаные куртки, кепи и фуражки, кацавейки, платки, валенки, галифе. Гораздо больше времени и нервов Анненков потратил на костюмы артистов «белой» платформы. Здесь должны были заседать заплывшие ленью министры, перекатываться тугими мешками черно-белые капиталисты, отсюда должен был вещать Керенский, призывая юнкеров и женщин ударного батальона дать отпор красным бунтарям. Масса мундиров и старорежимных костюмов.

Обошлись малой кровью — сшили лишь то, что нельзя было найти. В революционном Петрограде можно было найти почти все. На складах и в реквизированных дворцах высились груды рубах, мундиров, полукафтанов, кирас, касок, фраков, цилиндров. Судя по кадрам «Взятия Зимнего дворца», статисты, игравшие министров, надели подлинные мундиры сановников и чинов императорского двора — благородную, чуть потухшую вышивку сложно спутать с бутафорскими росписями. На некоторых артистах хорошо читаются расшитые министерские тре­уголки с жирными петлицами. «Банкиры-спекулянты» катаются по сцене в черных фраках, пальто и цилиндрах — их подобрали из революционного реквизита, кое-что вытребовали из театров. Одинаковые огромные портфели под мышками сделали специально для шоу.

Со статистами, изображавшими армию, было проще: шинелями, гимнастерками, погонами и папахами были завалены петроградские цейхгаузы. Красные власти берегли их для обмундирования РККА, для нужд театра выдали столько, сколько затребовал Анненков. На старых кадрах постановки видны замечательные детали времени. К примеру, «доброволицы» женского батальона носят шинели с фронтовым шиком — отвернув углы и пристегнув их на пуговицы сзади. Так делали французские солдаты, и эту моду переняли сначала нижние чины русского экспедиционного корпуса во Франции, а затем она распространилась среди частей русской армии на Восточном фронте Первой мировой. Анненков, безусловно, об этом знал.