Мода как культурный перевод. Знаки, образы, нарративы

Теоретическая революция, произведенная постколониальной перспективой, потребовала от нашего века радикальной культурной критики как формы политического действия, как интеллектуального активизма в литературоведческих, исторических, лингвистических, социальных и философских исследованиях. Движение Black Lives Matter в Америке и его влияние на другие страны иллюстрирует глобальные политические последствия постколониальной критики. Постколониальная оптика дает нам возможность пересмотреть понятие «Юг».

На самом деле с исторической и культурной точки зрения Юг был «придуман» как географическое и дискурсивное пространство, где оседает все непродуктивное, архаичное, традиционное и даже примитивное – как на локальном уровне (случай Италии), так и на глобальном. Ему противостоит образ современного, продуктивного, динамичного и цивилизованного «Севера». Механизм, регулирующий отношения Севера и Юга, сопоставим с изобретением «Востока» – процессом, который Эдвард Саид развенчивает в своей книге об ориентализме, показывая, что европоцентричная мысль спроецировала на неопределенную расположенную на «Востоке» сущность собственные стереотипы. Думаю, что в случае «Востока» европейцы, хотя и мыслили стереотипно, осознавали несомненную мощь этого неведомого субъекта, явленную в мировой истории в образах, скажем, Чингисхана, индийского искусства или философии дзен-буддизма. Некоторые колоссы европейской мысли смотрели на Восток с определенным уважением: Гегель в своей «Эстетике» уделил много места «Бхагавадгите», памятнику на санскрите, составляющему часть «Махабхараты»; Маркс считал азиатский способ производства докапиталистическим. Гаятри Спивак подробно проанализировала эти два примера в «Критике постколониального разума» (A Critique of Postcolonial Reason), поскольку они указывают на признание Востока европейской мыслью. Это признание имеет вид «благожелательной уступки» Востоку, в сравнении с Европой незавершенному и бесформенному.

Метафора Юга, как представляется, порождает, напротив, лишь негативные фантомы, подобные тем, что нарисовал Кант в «Аналитике возвышенного», второй книге «Критики способности суждения», где в расположенных в другом полушарии темных и экзотических мирах Новой Голландии и Огненной Земли живут только какие-то жалкие создания (Кант 1994). Картины отсталости, экономической и культурной нищеты в некоторых случаях даже теоретически обосновывались, например в случае Южной Италии, многими поколениями ученых. Однако постколониальная позиция позволяет критически деконструировать предрассудки, на которых основаны подобные представления о центральном месте и превосходстве Севера в противовес провинциальности Юга, и преодолеть предвзятое отношение ко всему, что с Югом связано.

Сегодня мы – с исторической и географической точки зрения – вступили в новый период после начала так называемой глобализации, новую ее фазу, особенно после того, как политика «столкновения цивилизаций» обнаружила свои разрушительные последствия. Поток мигрантов между разными континентами и странами достиг небывалых масштабов и размаха. Некоторые южные (или восточные – смотря как мы понимаем эти термины) страны, прежде всего Китай, Индия и Бразилия, все больше выдвигаются в центр на мировом рынке. «Провинциализация Европы», если воспользоваться выражением Дипеша Чакрабарти, видного представителя Subaltern Studies, стала объективной реальностью, пусть это и не означает, что ее осознали на уровне здравого смысла со всеми последствиями27

. Эти факторы наряду с другими характерными явлениями первого двадцатилетия XXI века не избавили некоторые регионы мира от подчиненного положения по отношению к другим. Возникает новый Юг – сосуществующий со старым или заменяющий его. Спивак объясняет:

Пока Север продолжает внешне «помогать» Югу, как раньше империализм «цивилизовал» Новый Свет, вопрос о необходимых Северу от Юга ресурсах, помогающих ему поддерживать свой ненасытный образ жизни, даже не ставится (Spivak 1999: 6).

Чтобы раскрыть особенности положения субалтерна, Спивак заимствует из психоанализа термин «отбрасывание» («форклюзия»), означающий нечто большее, чем просто «исключение». «Отбрасывание» – слово, маркирующее «обесчеловечивание», несуществование других, безразличие к ним, будь то «информанты» социологов или Юг как негативная метафора в преобладающем дискурсе. Подобное отношение по-прежнему сохраняется в мире до такой степени, что мир, можно сказать, существует за счет исключения этого другого. Перефразируя Спивак, субалтерн продолжает существовать как конструкт подчиненного субъекта, приносящего себя в жертву ради прославления социальной миссии субъекта доминирующего (Ibid.: 371). Причем моделью этого постоянно исключаемого местного информанта служит, по словам Спивак, «беднейшая женщина Юга» (Ibid.: 6).