Мода как культурный перевод. Знаки, образы, нарративы

Юг населен для нас разнообразными лицами, нарративами и знаками. И именно за счет сравнения этих знаков, в том числе знаков моды, мы можем четче осознать множественные ощущения, пробуждаемые представлением о Юге через многочисленные языки и перспективы.

Хиджаб

Европейские законодатели проявляют непонимание всякий раз, когда предлагают ввести ограничения на ношение «незападной» женской одежды, как это случилось во Франции и некоторых землях Германии несколько лет назад и как до сих пор обстоит с французским законом, запрещающим носить в общественных местах, от автобусных остановок до больниц, паранджу и никаб, то есть одежду, полностью закрывающую лицо женщины. Трудно понять, почему такого рода законы ставят знак равенства не только между разными видами мусульманской одежды, но и между разными способами женщин использовать знаки одежды в целом (Giannone & Arielli 2019).

Допустим, этот французский закон исходит из вполне разумной предпосылки: необходимо, чтобы в общественном месте человека можно было узнать, потому что все мы находимся в общем социальном пространстве, где не принято скрывать лицо. Но тогда следует запретить и балаклавы, и солнцезащитные очки-маски, которые известный французский модный дом вновь начал выпускать в последние годы, и косынки, и капюшоны, и обильный макияж, и карнавальные маски, и маски медицинские – список можно продолжить. Часто ли нам приходило в голову, что мы не узнаем на улице знакомого, потому что его лицо закрыто каким-то из этих знаков? Наоборот, мы воспринимаем эти предметы одежды и аксессуары как необходимые для защиты от холода, инфекции или несчастных случаев, а то и просто как «модные». Так оно и есть, и никому не придет в голову их запрещать, если речь не идет – и это резонно – о таких ситуациях, как уличная демонстрация, футбольный матч или экзамены.

Однако паранджа и никаб приобрели особое значение не просто потому, что скрывают лицо. Эти предметы одежды воспринимают как знаки подчиненного положения женщины, причину которого видят в мусульманской культуре. Европа с ее сконструированной уникальной «национальной идентичностью» претендует на «спасение» мусульманок в лучшем случае посредством законодательных актов, аналогичных принятому во Франции, основанных на идеалах рациональности и равенства. В случаях более мелких и наиболее опасных это «спасение» принимает форму предрассудков, демонстрируемых некоторыми людьми при виде другой одежды, которую они считают «хуже» принятой в их среде. Так ежедневно происходит, например, в Италии, где господствует сознательный и бессознательный расизм и где политики безответственно заявляют о мнимых «провинностях» мигрантов и о «варварстве», насаждаемом мусульманской частью населения в «нашей» культуре начиная с паранджи.

Вместо этого мы должны прислушаться к словам и присмотреться к поступкам женщин, среди которых много мусульманок, вне зависимости от того, эмигрировали ли они в Европу или родились здесь, к какому поколению принадлежат, религиозны они или нет, живут ли они свободно или в изоляции, настроены они либерально или консервативно, будь они йеменки, турчанки, магрибинки или египтянки, богатые или бедные. Уже эти различия должны разубедить здравомыслящего человека, что все мусульманки и все покрывала, которые они носят, одинаковы.

Например, в Турции на фоне исламского возрождения, начавшегося в 1970‑х годах, вновь было введено ношение хиджаба, tesettür – это слово означает и «покрывать», «скрывать», – несмотря на законы светского государства (Saracgil 2004). В Иране хомейнизм привел к появлению новых правил, действующих до сих пор, которые регламентируют одежду женщин. В Афганистане носить паранджу женщин обязали талибы28. В книге «Цена паранджи» (Il Prezzo del Velo) итальянская журналистка Джулиана Сгрена, эксперт по странам Ближнего Востока, в 2015 году ставшая жертвой драматического похищения в Ираке, напоминает, что в целом возвращение к парандже (и другим видам мусульманских костюмов и головных уборов) произошло на фоне общей для всего мусульманского мира тенденции к реисламизации, усилившейся после событий 11 сентября. В контексте «столкновения цивилизаций» этот процесс привел к тому, что женское тело превратилось в пространство символического обмена между мужчинами и объект беспрецедентного патриархального насилия (Sgrena 2008).