Модернисты и бунтари. Бэкон, Фрейд, Хокни и Лондонская школа

Художник и натурщица были близки не только эмоционально, но и физически, и эта близость стала частью картины. Дэвид Сильвестр, оценивая первую выставку Ауэрбаха, состоявшуюся в галерее Beaux Arts в 1956 году, отметил, что при взгляде на картины возникало странное ощущение, «как будто мы ощупываем кончиками пальцев в темноте голову рядом с нами, успокоенные ее присутствием, встревоженные ее инаковостью». Возможно, это замечание – следствие бесед с художником, но впоследствии Ауэрбах намекал, что пытался передать ощущение, еще более тонкое, чем касание: «Если вы лежите с кем-то в постели, то каким-то образом чувствуете тяжесть его тела. Вообще-то, я думаю, что в этом, независимо от языка, и состоит различие между хорошими и не очень хорошими картинами».

* * *

Коссоф и Ауэрбах со временем стали совершенно разными художниками. Сходство между ними, даже в течение тех пятнадцать лет, когда они постоянно заходили друг к другу в мастерскую, отчасти было случайным. К примеру, толщина красочного слоя – побочный продукт того, что они делали. Однако относительно главного разногласий не возникало: создать хорошую картину неимоверно трудно – по словам Ван Гога, не легче, чем найти алмаз. Отсюда «бесконечная, на первый взгляд, работа с натурщицей», как ее описывает Коссоф: «Ты каждый раз начинаешь всё сначала, создавая новые образы, уничтожая те, что лгут, отбрасывая те, что мертвы».

Суть проблемы, объясняет Ауэрбах, в том, что новым выглядит «только истинное», в противном случае получается картинка. Но истина – сложное дело, не всё истинное обладает необходимой витальностью; «к тому же определенные конфигурации на холсте кажутся органичными, живыми и трепещущими, тогда как другие представляются мертвыми». Окончательный вариант картины – это можно сказать как о Коссофе, так и об Ауэрбахе – возникает только в результате кризиса. Чтобы создать такую картину, художник должен выйти за рамки привычного, уже известного, и оказаться там, где он не понимает своих действий. В результате, заключает Ауэрбах, «хорошая картина представляется маленьким чудом».

Разумеется, истина у всех своя. Некоторые современники Коссофа и Ауэрбаха находили ее не в отчаянных попытках запечатлеть знакомое лицо или место, а в американских журналах, рекламе, рок-н-ролле и автомобилях.

Глава 9. Так что же делает наши дома такими особенными?

Родившись незадолго до начала Второй мировой войны, я просто думал, что дела, естественно, идут всё лучше и лучше.

Аллен Джонс

Бедность, преобладавшую в послевоенные годы, можно было видеть из окна художественной школы в Камберуэлле. Джиллиан Эйрс вспоминает: «Люди жили бедно, очень бедно. Не у всех были носки и башмаки, люди пили из банок из-под джема». Однако некоторым представлялось очевидным, что западное общество постепенно движется к процветанию, особенно за океаном, в Америке. Для части творческой молодежи Соединенные Штаты стали чем-то вроде Шангри-Ла – страной изобилия, а также будущего.

В конце 1940-х несколько молодых людей из Школы изящных искусств Феликса Слейда – Ричард Гамильтон и его друзья Эдуардо Паолоцци, Найджел Хендерсон и Уильям Тернбулл – часто наведывались в библиотеку американского посольства в доме № 1 на площади Гросвенор. Сюда их привлекали «лучшие журналы, лежавшие на столах в свободном доступе»[148]. По сравнению с такими журналами, как Esquire, Life, Good Houskeeping, Time и Scientific American, британским публикациям недоставало «гламура». К тому же, как считал Гамильтон, «по сути дела, в Англии мало что происходило. Всё хоть сколько-нибудь захватывающее появлялось в американских журналах или голливудских фильмах».

В этом мнении он был не одинок. После 1945 года почти все британцы видели Америку издалека, на глянцевых страницах журналов или на киноэкране. В 1950 году британцы составляли десятую часть всей голливудской аудитории[149]. Дэвид Хокни вспоминает, что в местных кинотеатрах, таких как Regal и Odeon, «показывали удивительный мир, абсолютно непохожий на грязные брэдфордские улицы, по которым мы тащились туда». «Поход в кино» и до войны был чрезвычайно популярным видом досуга, однако теперь фильмы стали цветными, и эти цвета были ярче и насыщенней, чем в жизни. Благодаря «Синемаскопу» и другим новым технологиям, экран порой оказывался больше самой жизни. Перед зрителями представал другой мир: страна изобилия.