Тот факт, что обязанности Голдера в АРА не были четко определены, также позволял ему заниматься полуофициальной дипломатической деятельностью. Его еженедельные письма Гертеру получили широкое распространение среди высшего звена АРА, а также сотрудников дипломатической службы, что позволило Голдеру заслужить высокую оценку как «одного из самых ценных источников» по России[248]
. Отчеты Голдера охватывали различные события, от внутренних совещаний с советскими официальными лицами и учеными до обновлений в работе АРА. Одна из повторяющихся тем в его письмах – его общее презрительное отношение к сельским русским. Голдер был обеспокоен тем, что азиатское население, которое, по его определению, включало жителей Поволжья, позволило своим инстинктам взять верх. Большевистское правление усилило эти неприятные обстоятельства, выявив «дикие инстинкты среди полуцивилизованных» русских. В таких условиях найти цивилизацию в России стало практически невозможно; все, от калмыков до казаков, «ментально вернулись к Аттиле и Средневековью». Хотя голод усугубил возвращение в России подавленных инстинктов, Голдер отметил такие аспекты жизни в стране несколькими годами ранее; в одном из его отчетов в «The Inquiry» было указано на «идиотский взгляд [и] звериный вид», который он считал специфически русским. Свои чувства, по-видимому, он маскировал плохо. Он сообщил, что русские крестьяне часто спрашивали его: «Что мир думает о Советской России? Неужели он думает, что русские – это куча дикарей? <…> Что думает мир о нас? Он думает, что мы сумасшедшие или куча дикарей? <…> Американцы считают, что большевики – это сборище варваров?» [Golder, Hutchinson 1927: 46, 58, 103][249]. Действительно ли они были дикарями или нет, но русские крестьяне ясно понимали, как их воспринимают сотрудники по оказанию помощи.Путешествия Голдера по России привели его в уныние в отношении России в частности, а также в отношении экономического и культурного прогресса в целом. К тому времени, когда началась помощь голодающим, Голдер уже был «обескуражен медленными темпами прогресса». Он начал с горечью отзываться о стране, которую изучал в течение десятилетия: «Мой опыт в России заставил меня с подозрением относиться ко всем, кто говорит по-русски». Тем не менее Голдер не хотел изолировать страну от остального мира. Напротив, его разочарованный взгляд на жизнь в России – с необузданными «животными инстинктами» и «фаталистичным» населением, неспособным заботиться о своих интересах, – заставил его поддержать американские усилия по восстановлению Советского Союза. Только восстановленная экономика, утверждал Голдер, положит конец «состоянию дикости» населения, одновременно неизбежно приведя к падению большевистского режима [Golder, Hutchinson 1927: 95, 109–110][250]
. Говоря коротко, экономический рост может спасти Россию.Хатчинсон и Голдер были не единственными американскими официальными лицами, участвующими в оказании помощи, которые выразили заинтересованность в восстановлении советской экономики. Среди них также был бывший губернатор Гудрич, снова путешествовавший по России в начале 1922 года. Американская политика, выражал он свое недовольство Гуверу, «только задерживает экономическое и политическое развитие страны». Рассматривая экономическую стабильность как врага коммунизма, Гудрич утверждал, что американская помощь оживит экономику и может помочь свергнуть советскую власть. Тогда лучшим способом «умерить и в конечном итоге заменить» коммунистическое правление было бы «протянуть руку помощи в восстановлении России»[251]
. Его поддержка экономической помощи, как и в случае с Хатчинсоном и Голдером, не была связана с симпатиями к советскому правительству.