Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

К середине 1920-х годов Кернер последовал собственному совету относительно актуальности политики, сместив фокус своих исследований на восток, в Россию. Хотя по крайней мере один студент усомнился в его лингвистических способностях в этой новой области, мало кто мог поставить под вопрос его приверженность изучению русистики[294]. В 1925 году он представил научную статью о Советской России, где проанализировал изменения в организации сельского хозяйства, которые он считал основой причиной недавних беспорядков в этой стране. Кернер обвинил революцию 1917 года в «обширном стихийном аграрном движении», всплеске крестьянского «инстинкта частной собственности»[295]. Он исследовал аналогичные темы в эссе о Л. Н. Толстом, еще раз продемонстрировав, что отказ от биологических представлений о поведении людей необязательно должен привести к исчезновению стереотипов о национальном характере. Кернер высоко оценил «глубинное» знание писателем русского крестьянства, определяемое фатализмом и «бессознательной, стихийной роевой» природой. Он отстаивал эту характеристику крестьянства, ссылаясь на его «обширные стихийные движения» во время революций 1905 и 1917 годов. К 1931 году Кернер начал работу над темой, которая занимала его до конца карьеры: экспансия России на восток. Кульминацией этой работы стала короткая книга «Стремление к морю», в которой бо́льшая часть истории России объяснялась с точки зрения неудержимого, даже врожденного стремления к Тихому океану[296]. Поскольку он сосредоточил внимание на области, долгое время игнорируемой учеными – и важной для внешней политики, – новообретенная тема исследований Кернера позволила ему объединить свое стремление участвовать в политических дебатах с желанием создать особую школу исторического анализа.

Даже меняя научные интересы, Кернер никогда не отказывался от своей давней приверженности развитию профессиональной славистики. С самой первой публикации он подчеркивал важность научного изучения славянского мира, для чего были нужны журнал и соответствующая научная инфраструктура библиотечных фондов. Будучи профессором и руководящим деятелем, Кернер придавал большое значение научным исследованиям как для подготовки преподавателей, так и для открытий, которые можно сделать эмпирическим путем. Так, например, сравнивая ученых с «пионерами знаний», в 1926 году Кернер призвал к расширению программ аспирантуры по русистике[297]. Предпочтения в области профессиональных занятий славистикой сформировали его исследовательскую программу. Изучение России и, в частности, российской экспансии дало ему возможность играть политическую роль, недоступную специалистам по Центральной Европе.

Ко времени «пионерского» манифеста Кернера в 1926 году историк Джеройд Тэнкьюрей Робинсон уже трудился на передовой знаний, работая в российских архивах. Ранний период карьеры Робинсона демонстрирует еще один путь, которым приверженность профессиональному изучению России привела к отказу от прежних привязанностей и идей. В то время как Кернер пришел к изучению России через Богемию XVIII века, Робинсон сделал это через богему более позднего периода: Гринвич-Виллидж 1910-х годов. Едва вернувшись со службы в Европе во время войны, Робинсон вскоре оказался в группе, собравшейся вокруг журнала «The Dial». Однако он увлекся радикальными идеями еще до приезда в Нью-Йорк; в 1913 году, еще будучи старшеклассником, он предложил достойную интерпретацию марксизма[298].