Мое побережье (СИ)

Что-то в том, как он заводился, когда я позволяла себе маленькие слабости в виде наигранно-заинтересованного общения с другими парнями. В несдержанных прикосновениях или во всех неприятных словах, после которых затылок горел от виноватого взгляда. Что-то, что не было бы плодом моего наивного воображения.

И внезапно накатила дикая усталость. До чего мы докатились, а? Стоим здесь, вдвоем, пока все наши ровесники празднуют один из самых знаменательных дней за прожитый промежуток времени.

Где твои нескончаемые фабричные куклы? Где моя родная, уютная клетка комнаты?

Ничего из того, что было в порядке вещей столько лет.

Мысли жужжали, а тем временем за спиной послышался шорох шагов, и сердце испуганной птицей провалилось в желудке, потому что чужие руки уцепились за плечи, резко разворачивая к себе.

— Боже, Пеппер, — и тут же исчезли. Пальцы в утомленном жесте сомкнулись на переносице. — Ты до сих пор веришь этим идиотским сказкам, где все легко и просто? В «долго и счастливо»? — темные глаза впиваются в лицо, отчего буквально давящие на глазные яблоки слезы становится физически трудно сдерживать. — Я предупреждал, что это ни к чему не приведет, — он метался против камина, загнанно и напряженно.

— Почему ты боишься просто попробовать?

— Потому что это край, Поттс! — рука с силой впечатывается в спинку кресла, отчего то жалобно скрипит, и горячая капля разом слетает с накрашенных ресниц. — Гребаный край, — злой шепот вырывается сквозь пальцы скользнувших по лицу рук. Молчит. Глубоко вздыхает, словно пытаясь усмирить внутренний ураган. — Я не смогу спокойно сидеть на другом конце штатов, не имея ни малейшего понятия, что здесь происходит. Приезжать на пару недель на каникулах… Не хочу давать обещаний, которые могу не сдержать, и не хочу отбирать у тебя шанс на нормальную жизнь и нормальные отношения с кем-то, кто тебе подходит.

— А если мне не нужна нормальная жизнь с нормальными отношениями?

Собственный голос еле слышный, но слова, сказанные искусанными губами, повисают между нами. И мы оба словно бы не знаем, что теперь с ними делать. То ли задохнуться от этой проклятой ноющей боли, впитавшейся, кажется, в сами кости, то ли безудержно трясти головой в надежде, что они вылетят из черепной коробки, и больше никогда не потревожат измученный рассудок.

Он не двигается, дает молчаливое разрешение подойти ближе и уткнуться носом в плечо, позволяя легким заполниться терпким запахом виски, парфюма, оливок и едва уловимым — лилий. Затем, вздохнув, опускает ладонь на затылок и зарывается пальцами в волосы. Губы рассеянно тычутся в висок.

Музыка, все еще тихо играющая в его телефоне, пренебрежительно оставленном где-то на полу, дарила странную иллюзию покоя и в то же время сочилась горькой безысходностью.

Закрыть глаза.

Потому что невысказанное царапает горло, рвется наружу, не выдерживая более ни минуты в этом заточении. Выворачивает наизнанку сердце, которое не находит себе места, разбухая под ребрами до непозволительных размеров.

Потому что, наверное, именно в такие моменты за человека говорит его душа.

Когда нет сил молчать.

И голос на грани слышимости:

— Люблю тебя.

Как шелест непокорных волн, неизменно прибывающих к своему побережью и разбивающихся о непоколебимую твердыню вековой неизбежности.

Тони не говорит ни слова — лишь наклоняется и не дает наполнить легкие воздухом, перекрывая доступ к кислороду.

Потому что даже самые страшные бури покоряются, находя на камень.

Разлетаясь всплеском шипящих брызг.

Я пошатываюсь, когда он с напором подается вперед, целуя и заключая в ладони лицо так сильно, будто за что-то извиняясь. Будто разметывая на клочки последние стены невидимых преград.

И нечто внутри отпускает.

На мгновение я забываюсь и перестаю понимать, где нахожусь. Только чувствую, как руки обхватывают спину и прижимают к себе, что хочется просто раствориться в нем, слиться с кожей, сойти с ума, но больше никогда не расставаться с этим запахом. И как шире раскрывается рот напротив, а теплый язык на пробу прижимается к кончику собственного. И более уверенным выпадом — следом.

Одно крошечное движение — податься к нему. Вплотную. Неразборчиво скользнув ладонями по груди и обхватить прохладными руками оказавшееся слишком горячим лицо, пытаясь касаться как можно больших участков тела разом. Почувствовать ладонью пульс на шее.

И, наверное, этот маленький жест становится последней каплей.

Он срывается, толкает меня на себя, пытается отступить назад и сам же врезается в спинку кресла, теряясь в комнате. Сдавленно мычит в плотно сомкнутые губы — то ли от недовольства, то ли от того, как тазовая косточка под тонким подолом платья упирается от резкого движения в его пах.