Моё пост-имаго

– Вас нисколько не удивило известие о болезни сэра Уолтера, – продолжил бабочник. – Если вы и прежде не считали его убийцей, то зачем в таком случае ввели всех в заблуждение?

– Мне нужно было узнать все о пари, мистер Келпи. В прошлый раз, когда речь зашла о Черном Мотыльке, я отметил странную реакцию сэра Уолтера – он был возбужден и, как мне показалось, обрадован. Что никак не вязалось с нашими подозрениями и противоречило им. Вся эта история с пари не давала мне покоя с самого начала – уж очень она походила на изворотливую попытку получить желаемое и скрыть при этом свою заинтересованность. Так что по сути меня волновало лишь то, как они обыграли, чтобы пари предложил сэр Крамароу. Мы уже были в клубе «Гидеон», говорили с этим джентльменом, и он ничего не рассказал. Что ж, я решил применить встряску – образно выражаясь, погрузил сэра Уолтера в ванну со льдом, чтобы у него не было возможности юлить и скрытничать. Я знал, что сэр Уолтер из-за его болезни лишь косвенный участник всего этого дела. Но панацея из слез Черного Мотылька… Подумать только! Как… смело!

– Вы хотели сказать «отвратительно»? – Мистер Келпи крепко сжал в руках поля котелка, смяв их. – Эти мерзавцы собирались мучить бедное создание – выжимать из него слезы, чтобы получить лекарство для богачей… Гнусно!

Натаниэль Доу пожал плечами. Он был не согласен с мистером Келпи: да, методы заговорщиков оставляли желать лучшего, но результат… Как практикующий доктор он знал, что многие революционные открытия были сделаны в весьма неоднозначных условиях и то, что сейчас спасает жизни, когда-то было открыто и изобретено на костях, слезах и крови – причем буквально.

– С медицинской и научной точки зрения… – начал было доктор, но бабочник гневно перебил его:

– Это гнусно с любой точки зрения!

Доктор Доу не стал спорить и промолчал. К тому же он признавал, что стрелка на компасе его личной морали слегка отклонена вбок от общепринятой, и ему не хотелось лишний раз огорчать такого приятного и доброго (хоть и наивного) человека, как мистер Келпи.

– Вы сказали, что знаете, кто убийца, – добавил помощник главы кафедры лепидоптерологии. – Что именно вы имели в виду, велев тем констеблям обратить особое внимание на подпол и простучать стены? И кому вы отправляли письма по пневмопочте из клуба? Кто же? Кто настоящий убийца?

– Ох, мистер Келпи, – только и сказал доктор и уставился в окно.

Уяснив, что ответа не получит, мистер Келпи раздраженно засопел и тоже повернулся к окну.

Джаспер был раздражен не меньше. Он глядел на дядюшку и мысленно представлял себе, как при помощи дрели для черепа проникает в дядюшкину голову, чтобы выудить оттуда то, что тот так подло держит при себе, невзирая на пожирающее его племянника любопытство. До того, как они пришли в клуб, Джаспер нисколько не сомневался, что сэр Уолтер и есть убийца, и, когда выяснилось, что это не так, его постигло ни с чем не сравнимое разочарование. А еще он очень злился на дядюшку из-за того, что тот держал его в неведении. Он мог понять, почему дядюшка не доверился констеблям, но отчего он продолжает скрывать все от него, Джаспера? Потому что и сам не уверен? Или есть другая причина?

– Почему мы его все равно не арестовали? – спросил мальчик. – Он ведь участвовал в заговоре!

– Провоцировать кого-то на пари даже в Габене не является преступлением, – ответил доктор Доу. – Вот если бы предметом спора было убийство или же самоубийство, это другое дело…

Джаспера этот ответ не удовлетворил. Мертвы два профессора, убит пересыльщик, незаслуженно арестовали и едва не отправили в тюрьму мистера Келпи, Вамбу похищали, их самих едва не застрелили…

Джаспер не понимал, как так вышло, что сэру Уолтеру удалось задурить всем головы. Он считал, что этот мнимый старик тоже виноват, так как прекрасно знал, что делает. Мальчика не отпускала мысль, что в действительности этот гадкий человек участвовал в заговоре с самого начала. При этом он понимал, что дядюшка не станет слушать. Ему подавай какие-то доказательства – что еще взять с такого зануды…

Для Джаспера время в пути тянулось неимоверно медленно. И это несмотря на то, что кебмен торопился как мог. Он лавировал между экипажами, толкал рычаг на полный ход, стоило семафорам только подумать о том, чтобы мигнуть, и не обращал внимания ни на возмущенные крики лишь чудом не задетых прохожих, ни на предсмертные визги или посмертный хруст парочки голубей, нашедших свой конец под колесами.