Мое сердце – бензопила

За зданием участка – сплошные деревья. Джейд пробирается сквозь заросли, прикрывая руками лицо: может, слэшеры носят маски, чтобы не исцарапаться? Еще через пять минут, когда совсем приперло, она заходит за дерево и садится на корточки – справить нужду. Она не врала, ей и правда позарез хотелось писать.

Еще пять минут – и она стоит на берегу, у причала Бэннера Томпкинса, сжимает и разжимает правую руку. Все яхты, которые владельцы успели поднять по тревоге, уже на озере, там, где рухнул мистер Холмс, значит… что именно это значит? Зачем им вообще там быть? Сердце Джейд екает, взлетает к горлу, а брови сходятся к переносице буквой V – это дурацкое выражение лица она терпеть не может.

– Только не он, – говорит Джейд, и в голове мелькает сотня седьмых уроков, – ну, пожалуйста, он здесь вообще ни при чем, – и вдруг подносит руку ко рту, для полноты кошмара не хватало только этого. Справа от нее, на берегу, что-то замяукало, заскрипело – зверь?

Медленно, не опуская руки ото рта, она поворачивает голову. Это… это… У Джейд перехватывает дыхание, может быть, раз и навсегда. Это тень на четырех лапах, тянется к сумке, тень небольшая… Не собака, не кошка. На лице Джейд – не сразу – расплывается улыбка: это медвежонок. Он просто играет.

Джейд трясет головой: окружающий мир знает, как довести ее до инфаркта.

Сумка цепляется за что-то, торчащее из гравия, медвежонок, бросается наутек и проскакивает мимо, но возвращается, хватает зубами сумку, и девочка-ужастик умиляется.

– Иди, – велит Джейд медвежонку. – Иди к маме, прижмись к ней поближе. Тут бродит жуткий медведь, любитель лакомиться такими малышами, как ты.

Медвежонок замирает, услышав ее голос, и Джейд уже готова выйти из-за деревьев, может, щелкнуть его на камеру телефона, но останавливается.

Она теперь беглянка, так?

Отступая в густую тень, она нащупывает ногой сухие ветки и уже потом ступает в полную силу.

Озеро отсюда видно хорошо. По крайней мере ту его часть, которая ей интересна. На одной из лодок зажигаются огни – дело идет к сумеркам. Джейд трясет головой, этого не может быть, и пробегает по датам истории Айдахо, которые узнала на уроках мистера Холмса – вдруг поможет? Племя не-персе на севере, шошоны на юге, экспедиция Льюиса и Кларка, тысяча восемьсот пятый год, Орегонская тропа, с тысяча восемьсот сорок шестого по тысяча девятьсот шестьдесят девятый… нет, блин, по тысяча восемьсот шестьдесят девятый год. Золото в горах, в тысяча восемьсот шестидесятые. Хендерсон-Голдинг, это тысяча восемьсот шестьдесят девятый год. Вождь Джозеф из не-персе, тысяча восемьсот семьдесят седьмой год. Айдахо становится штатом – тысяча восемьсот девяностый год.

– Я все даты помню, сэр, – шепчет Джейд.

Свет на лодках не гаснет, моторы не жужжат, никто возвращаться в Пруфрок не собирается, значит, дело плохо, так? Держась ближе к деревьям, поглядывая, не явятся ли медвежата – да кто угодно! – Джейд скользит по городу, крепко стиснув губы, чтобы не расплакаться по мистеру Холмсу.

Ну не идиот ли, возмущается она. Преподает в старших классах, сам уже немолод и носится по небу в каком-то паланкине, чтобы курить там тайком от жены? На что он рассчитывал? Ответ на вопрос она знает: хотел глотнуть свободы, оторваться. А ей, если честно, слэшеры нужны разве не для этого? Разве Харди рассекает на глиссере не для того, чтобы сбежать от действительности?

Не в силах отогнать эти мысли, она находит ответ и для отца: глотать пиво, вспоминать школьные денечки. А что у мамы? Мама что делает, чтобы оторваться?

– Клиенты «Семейного доллара», – бормочет Джейд, пытаясь хитро ухмыльнуться, но получается скорее гримаса при запоре.

За эти мысли она ненавидит себя не по-детски, а сама уже в третий раз проникает за забор стройки. Там взад-вперед снуют люди, отдают команды, что-то складывают в штабеля, сворачивают рабочий день. Они на другой стороне жизни, на активной. А здесь, на мертвой стороне, Джейд совсем одна.

Она выбирает заброшенный складской сарай, отодвигает в сторону лежащие перед дверью поддоны, заходит, включает лампочку телефона и осматривает новое жилище. Просто хлам, заросший паутиной. Но кое-что из хлама, бог знает зачем, прикрыто жестким брезентом. Джейд снимает его, сворачивает и устраивается на нем, как на спальном коврике, не позволяя себе ни фыркать, ни думать о том, как мистер Холмс поднимет голову от стола, когда она снова войдет в класс после звонка, а потом сделает вид, что запишет ей опоздание. Да, опоздала, под замок за это не сажают, так?

Ну и черт с ним!

По крайней мере здесь нет окон. А что? Это, конечно, сарай, но его запросто можно принять за хижину в лесу. Все, что ей сейчас нужно – голова Памелы Вурхиз в окружении мерцающих свечей на перевернутой катушке. Или, еще лучше, голова ее отца. Мечтать не вредно, так?