Мое темнейшество

Как некромант, я видел, что жене бородача осталось недолго. Вот только, судя по тому, как вело себя дитя в утробе, родами тут и не пахло, а вот отравлением – еще как. Просто у тех, кто на сносях, все принято списывать на беременность.

Вот и сейчас резкие боли в теле, судороги, слабость приняли за потуги. А на деле я видел, как от руки женщины по венам распространялся яд. Он уже дошел до сердца. Еще немного – и заденет плод.

Я схватил женщину за укушенную руку. Две маленькие точки, будто уколы шипов. Если не знать, можно подумать, что задела нечаянно куст шиповника. Но я-то видел под кожей чернь, которая пульсировала, разносясь с током крови.

Больше всего было похоже на атаку врысы. Змееподобное тело покрыто влажной тонкой кожей, что мерцает в тусклом свете, а днем меняет цвет, подстраиваясь под окружающую среду. Что всегда остается неизменным у этой твари, так это глаза. Ярко-алые, желтые, с квадратным зрачком, они излучают холодный гипнотический свет, способный затянуть жертву в трясину.

Правда, обычно добычей врысы становятся зайцы, мелкий скот или дети… На взрослых гадина нападать опасается. Только если человек не подойдет к ее кладке слишком близко. Тогда она будет защищать своих детенышей.

– Твоя жена сегодня ходила в лес? – не оборачиваясь, бросил я бородатому.

– Д-д-да, – заикаясь, отозвался тот. – С утреца пошла с корзинкой – набрать померзшей клюквы. Я уж больно люблю морс из нее. Там, в лесу-то, ее и прихватило… Она с корзиной домой пришла и слегла…

Мне захотелось огреть мужика проклятьем: что за олух? Кто бабу на сносях в лес одну отпускает? А если ее роды там настигнут? На кровь же и на новую жизнь все твари сбегутся! Так что или нежить загрызет, или зверье. Или я, если удастся спасти эту бабу-дуру, которая, прости тьма, поперлась на свою голову в лес за ягодой, муженьку чтоб угодить.

– Так вы будете исповедовать-то? – между тем спросил мужик, и не подозревая о моих мыслях.

– И исповедаю, и приложу вдоль хребта… Вернее, причащу, – кровожадно пообещал я и рыкнул на единственного оставшегося в комнате лишнего свидетеля: – А теперь прочь!

– А как же… – заблеял было бородач.

– Тайна исповеди! – припечатал я.

Муженек начал пятиться к двери, но, напоровшись на мой злой взгляд, ускорил ход и пробкой вылетел вон.

А я закрыл дверь, задернул вышитые шторки на окнах и, взяв в руку начавшее холодеть женское запястье, со вздохом произнес:

– Ну что, будем тебя спасать…

– Душу?.. – на миг сфокусировав на мне взгляд, тихо простонала роженица.

– Пока тело, а там по обстоятельствам. Закрывай глаза давай. Не мешай молиться и звать богов на помощь.

После этих слов женщина послушно смежила веки.

Я же достал из своей сумки ритуальный клинок, рассек сначала свою ладонь, потом женскую и, соединив наши руки и кровь, начал читать заклинание очищения от ядов. То же самое, которое не далее как сегодня испытал на себе. Универсальное оно было и простое. Правда, сил сожрало прорву. Все же смертельная доза магического токсина – это вам не простое похмелье…

Сосредоточившись, я тихо шептал формулу активации, представляя плетение заклинания. Мой голос, сначала тихий и едва различимый, постепенно стал набирать силу, заполняя пространство вокруг. Каждое слово – как гвоздь в крышку гроба. Воздух вокруг меня и роженицы начал вибрировать.

Я чувствовал, как энергия заклинания пронизывает тело женщины, как ее длинные распущенные волосы начинают подниматься от подушки, паря над лицом, словно черное облако. Мои пальцы, которые держали женское запястье, начало печь. Но с этим темным огнем сжигался и яд, что был разлит в венах беременной.

В какой-то момент от нахлынувшей боли женщина заорала и выгнулась дугой, задышала часто-часто, распахнула глаза, и… уже ее рука вцепилась в мою сутану мертвой хваткой.

Цвет лица роженицы начал меняться – с бледного на алый. А я продолжил вливать силу в изможденное тело, которое почему-то не спешило расслабляться, а наоборот…

Я не сразу понял, что это, когда через магическую связь ощутил резкий краткий приступ боли, после которого женщина зашипела сквозь зубы.

А затем боль схлынула, и жена бородача расслабилась, откинувшись на подушки. Я же окинул ее еще раз магическим зрением, сканируя тело, и… До меня дошло, что это была за резь… Кажется, я был первым мужиком, который на себе ощутил, что такое схватки.

А роженица (теперь уже точно роженица) открыла глаза и тихо спросила:

– Я умерла?

– Еще нет, – разуверил ее я и пояснил: – После смерти не больно.

– Так мне и не больно, – отозвалась женщина.

Я поспешил ее огорчить:

– Это пока.

И только я произнес, как беременная тут же напряглась, зрачки ее расширились, пальцы, вцепившиеся в мое бедро, сжались, и… спустя несколько ударов сердца она вновь расслабилась.

– Что это? – ошарашенно спросила она.

– То, чем ты и должна заниматься, – роды. Так что давай приступай к ним сейчас, наверстывай. Раз уж с утра шлялась по болотам, – все же не сдержавшись, произнес я, поняв, что запрет на бранные слова мне не страшен. Как оказалось, я умел отлично матом смотреть.