Мое темнейшество

Ему тут же возразили, что если так, то хоронить будем уже в сумерках, в бесовское время… И… чем закончился спор, я так и не узнал. Но, судя по тому, что меня так и не разбудили, жители городка решили сами.

А как именно, я узнал вечером, когда ко мне все же пришел служка. С кувшином молока и еще одним пирогом.

Парнишка-то мне и поведал, что неуемная бабулька сумела-таки убедить всех горожан, что похоронить можно и без участия преподобного. Отпеть-то он отпел покойника! А ежели тот встанет, так новый патер умеет духов урезонить.

– Ну, значит, мы в храм вошли, гроб взяли, и мужики нашенские понесли его к кладбищу, – рассказывал служка, жуя вместе со мной пирог. – Правда, вместо молитв бабка Майлика то с одним, то с другим бранилась. Но зато как задорно – аж заслушаешься. Многие венки сплели, плакальщицы отчаянно орехи лузгали, но и стенали иногда… Все по-людски, в общем. И перед тем, как гроб опустить, капитан Райдо речь произнес честь по чести… А потом поминки были. Пирог и молоко я вам оттуда принес…

После этих слов мальца я закашлялся. И пока бил себя в грудь, служка невинно спросил:

– А завтра месса-то будет? А то ее все ждут.

И тут я понял: преподобному откосить в Марисмолле можно от всего, даже похорон, но не от мессы! Если не проведу ее завтра, то меня закопают. Рядышком с предшественником.

Какие, однако, набожные эти местные. Или, если точнее, сколько же у них проблем накопилось…

Глава 9

То, что со своими бедами местные идут к преподобному, я уже понял. Как и то, что решать их словом и делом проще всего в исконно некромантских традициях: будет быстрее и эффективнее однозначно. И с этим я уж как-нибудь разберусь. Другое дело – месса. Я понятия не имел, как ее служить. Потому как был на подобном мероприятии давно, лет двадцать почти назад, еще будучи приютским. И мой скудный опыт заканчивался на том, как не зевать с закрытым ртом на особо скучной проповеди. А особо скучными те были каждый раз. Так что…

Аккуратными вопросами я вызнал у служки, что обычно читал мой предшественник на таких «увеселительных» мероприятиях. Оказалось, что начинал отец Карфий обычно с гимна всем богам, потом бубнил по священным свиткам что-то про житие какого-нибудь святого. При этом старик не опускался до презренного пересказа, а предпочитал цитирование. С листа, разумеется.

Ну а после покойный ныне преподобный начинал стращать. И, судя по тому, какой богобоязненной была местная паства, выходило это у Карфия преотлично.

– Ну а по окончании мессы желающие могли исповедаться, – закончил свой рассказ служка.

Я припомнил очередь к исповедальне и понял, что горожане жаждали покаяться в грехах все. Некоторые – по два раза. Видимо, второй заход был контрольным, как выстрел наемника из арбалета.

– А нельзя ли сократить мессу? – уточнил я.

– Как? – вытаращился на меня малой.

– Ну, скажем, опустить проповедь… – закинул я удочку.

Пацан встрепенулся:

– Что вы, преподобный! Лучше уж гимн! – богобоязненно отозвался парнишка.

Та-а-ак, значит, хотя бы гимн можно вычеркнуть. Это уже плюс. Минус в том, что плюс больше смахивал на надгробие, упокой вышние мою психику!

– А где находятся эти свитки с писаниями? – спросил я служку.

Тот задумался и спустя несколько глотков молока (пил я, мыслил служка) выдал:

– Обычно прежний патер хранил их у себя в домике. Ну, в смысле, здесь…

Я посмотрел вокруг. Полки были чисты, как гроб после сбежавшего из него умертвия. А я, как истинный некромант, что обнаружил пустую домовину, начал искать труп… Вернее, нужные мне свитки.

Заглянул на верх шкафа, под кровать, изучил пустой сундук. Я даже в кринку из-под молока нос сунул. Ничего. Неужели мой предшественник взял эту писанину с собой в могилу? Да быть такого не могло! Вот гад! Не мог на видном месте все оставить, а уже потом помереть… Хоть дух теперь вызывай, чтобы выпытать, где свитки…

– Дерьмо драконье! – выдохнул я в сердцах.

– Что? – тут же уточнил мой приспешник, в смысле служка.

– Я говорю, упокой вышние силы душу преподобного Карфия, – поправился я и сел на кровать. Тут-то что-то и ткнулось мне в бедро…

Оказалось, писания были спрятаны в матрасе! Тот был вспорот с одного края, и свитки запихнуты в дыру, как самая великая ценность. М-да, надо было заглянуть сюда в первую очередь…

Я раскрыл первую рукопись и почитал пару абзацев. Скука была смертная. А поскольку декларировал я все это вслух, то служка начал зевать точно так же, как и я в детстве, когда слушал проповеди.

Теперь уже, глядя на мальца, зевать хотелось мне. Но я сдержался, стиснул зубы и… Нет, все же не сдержался! И широко, от души зевнул, прикрыв рот рукой. А затем махнул служке, чтобы тот отправлялся домой отдыхать.

– А как же вы, преподобный? – спросил малец.

– Мне нужно подготовиться к завтрашней проповеди, – отозвался я, наконец прогнав зевоту.

– В чем же вы будете ее читать? – вдруг задал насущный вопрос парнишка. – Неужто в этой сутане?