«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Я не помню точно, какое было мнение каждого из указанных лиц, но мы перебрали все возможные предложения и аргументы. Очень часто мы упирались лбом в гипотезу внезапного безумия Гесса и, в свою очередь отказавшись от нее, начинали пересматривать вопрос снова. Самая простая и ясная гипотеза, которая кажется сейчас единственно правильной, встречала бездну возражений. Я имею в виду, конечно, гипотезу посылки через Гесса предложения англичанам заключить мир или, по крайней мере, смягчить войну, предоставляя Германии свободные руки на востоке, против СССР. Момент для этого казался подходящим.

Югославия и Греция[781] были ликвидированы. Война с Англией состояла в катании взад и вперед по африканскому побережью плюс подводная война. Фундаментальная враждебность Англии и Америки по отношению к СССР была Гитлеру хорошо известна. Он рассчитывал, что страна, которая ему предлагала эту комбинацию до Мюнхена, в Мюнхене и в 1939 году во время секретных переговоров в Копенгагене[782], будет очень рада такой дешевой ценой выйти из конфликта. Он рассчитывал на влияние своих многочисленных поклонников и сторонников в английских деловых, аристократических и правящих кругах.

Гитлер забыл об одной простой вещи: умного человека достаточно обмануть раз, среднего ума человека — два, глупого человека — три раза, чтобы потерять доверие, а Англия была обманута им большее число раз и, наконец, разобралась в его системе внешней политики. Она начала понимать, что если Гитлер займется востоком, это значит, что через несколько лет, владея всеми русскими ресурсами, вернется на запад, не забывая вместе с тем о неограниченных возможностях Азии.

Я не считаю Черчилля многим умнее Невилля Чемберлена и думаю, что в мае 1941 года и Чемберлен понял[783], что для Англии русско-германская война — спасение. Нужно только поддерживать Россию настолько, чтобы война длилась возможно дольше, а это значит, что Англия все-таки должна оставаться в состоянии войны с Германией. Хотя и сейчас Англия отрицает это, но несомненно такова была суть предложений Гитлера через Гесса и таково было принятое Англией решение. И я помню, что, начиная с этого момента, английское радио начало обращать внимание на Россию: тон, ранее не очень ласковый, был смягчен; постоянно давались информации и предостережения.

Однако ни один из моих экспертов, после долгого обсуждения вопроса со всеми «за» и «против», этого предположения не принял. Настолько сильно было влияние на умы сказки, распространяемой с 1939 года газетами всего мира, о полной солидарности германских и советских интересов, об оборонительном и наступательном союзе, якобы заключенном в августе 1939 года. Даже сейчас еще есть люди, и не глупые, которые не понимают, что советско-финская война, равно как и советская оккупация Балтийского края, восточной части тогдашней Польши и Бессарабии, были направлены против Германии[784] и так Германией и расценивались[785].

В эту эпоху мы сравнительно мало выходили вместе. По субботам ты постоянно выходила вместе с Тоней, которая освободила себе этот день для магазинов, выставок, кинематографов и прочих развлечений. Брать мужа с собой она не хотела и запротестовала против моего участия. Таким образом, по неизбежному ходу вещей, выходило, что по воскресеньям ты бывала усталая; кроме того, за неделю накапливалось много шитья, починок и т. д., и ты предпочитала оставаться дома и слушать мое чтение.

Все-таки от времени до времени мы выходили, и в воскресенье 11 мая 1941 года посетили в Palais de Tokio[786] то, что считается Салоном[787], без всяких добавлений, с незапамятных времен. Если кто хочет искать прилизанность, приглаженность, style pompier[788], он идет именно в этот Салон. Это не значит, что от этого свободны другие салоны. Это не значит, что в этом Салоне нельзя найти хорошей живописи, хорошей скульптуры: болтая, случается и дураку высказывать разумное слово. В 1941 году в Салоне было большое отделение урбанизации, понятное, если принять во внимание военные разрушения, и странное, потому что война еще не окончена, а оккупация настолько высасывала весь сок из страны, что нельзя было ждать возобновления строительства в скором времени. Да и дождались ли мы этого момента?

Все-таки нужно признать, что посещение Салона доставило некоторое удовольствие. Для глаз мы нашли кое-что, на что можно было взглянуть. Вот незатейливый «Intérieur»[789] Paul Thomas, очень банальный, но как хорошо передан свет, падающий от невидимого окна на паркет и на столик. С каким удовольствием, несмотря на «labourage et pâturage — deux mamelles de France»[790] (кстати, не они ли опять появляются на 5-тысячных билетах, на этот раз — в угоду американцам?), мы смотрели многочисленные пейзажи и, прежде всего, P. Montézin «Fenaison»[791] — яркий, пестрый, цветастый и цветистый. Как будто мы чувствовали, что и в этом году деревенский отдых будет не для нас.