«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Помимо этого, Владислав с огромным успехом прошел полный курс немецкой гимназии и выказал такие редкие способности к точным наукам, что его в виде исключения приняли в берлинскую Высшую техническую школу, и оттуда он вышел дипломированным инженером-электриком. Его сейчас же взяли на работу в исследовательское бюро по вопросам радиотехники, и он занялся, также с огромным успехом, вопросами телемеханики и телевидения. Отец превратился в ценнейшего его помощника и секретаря: понимая по губам все, что хочет сказать сын, он сейчас же на машинке записывал все его указания и выполнял все поручения. Будучи практичным человеком, он озаботился о том, чтобы изобретения сына были сейчас же защищены патентами и чтобы при продаже патентов их не обобрали. Таким образом они шли верным путем к составлению нового крупного состояния, но появился Гитлер, и им пришлось спасаться во Францию, тем более, что они жили по советским непросроченным паспортам.

В Париже Владислав Цейтлин нашел себе место у профессора Barthélemy в заводской исследовательской лаборатории все по тем же вопросам, и для него с семьей снова началась тихая спокойная жизнь, прерванная в 1941 году арестом. В лагере они постарались сейчас же связаться с нашей группой, в особенности — со мной и химиком Дорманом, который, как и я, сразу полюбил Владислава Цейтлина. Да и нельзя было его не полюбить. Обыкновенно калеки этого рода бывают озлобленными унылыми людьми. Владислав имел душу добрую, ясную и жизнерадостную.

Мы пригласили его принять участие в нашей преподавательской работе; он сразу согласился и прочитал нам несколько блестящих лекций о телемеханике, об электронном микроскопе, о телевидении, а также о воспитании глухонемых, об их психологии. Чтение происходило следующим образом: он подготовлял на доске и на бумаге ряд исключительных по ясности и остроумию схем, становился у доски с указкой и начинал тихо шевелить губами, а его отец немедленно пересказывал нам все это с большой быстротой, точностью и литературностью изложения. Слушали его (или их) все с очень большим интересом и охотой, кроме зубров, конечно.

Barthélemy, оставшись без этого незаменимого сотрудника, стал требовать его освобождения и добился своего. Он требовал и освобождения папаши, но не с такой настойчивостью, не отдавая себе отчета, какую большую роль в этой паре играет старший Цейтлин. В один прекрасный день явились немцы освобождать Владислава, который отказался уйти без отца. Немцы взяли его за шиворот и вытолкали из лагеря. Я не знаю, как Владислав сумел добраться до Парижа. Кажется, наши жены, которые постоянно дежурили в Café против ворот лагеря, помогли ему в этом. Barthélemy быстро понял, что надо освободить и старшего Цейтлина, и сумел этого добиться. Первым делом они постарались связаться с тобой, и вы быстро подружились[886].

После моего освобождения я возобновил знакомство с этими милыми людьми. Несколько раз я ставил перед ними проблему, отнюдь не какую-либо научную, но существенную, что делать в наши дни. Я говорил им: «Профессору удалось вытащить вас из лагеря. Это не значит, что новый арест невозможен или что профессору удалось бы снова вас вытащить. Будете ли вы, как большинство ваших единоверцев, пассивно ждать, пока на вас обрушится немецкая репрессия, и потом отправитесь, как рогатый скот, покорно на убой? Не думаете ли вы, что было бы достойнее, со всех точек зрения, вступить в связь с теми организациями, которые борются с немцами, и дать им ваши силы и ваши знания? И не забудьте, что связь с организацией была бы для вас полезна и, может быть, спасительна, если бы вы захотели перейти все вместе на нелегальное положение».

В ответ на это я, в течение нескольких месяцев, получал заверения, что, вполне сочувствуя целям таких организаций, они оба не чувствуют себя способными на участие в борьбе и что, с другой стороны, семье, состоящей из двух мужчин и двух пожилых больных женщин, было бы трудно перейти на нелегальное положение. Так продолжалось до лета 1942 года, когда оба вдруг заявили мне, что вопрос их интересует и что они могли бы предложить некоторые простые телемеханические аппараты, годные для взрывов, саботажей и т. д. Я передал это предложение Prenant, который обещал дать скорый ответ. Но ответ заставил себя ждать до осени, и я получил его в Achères, где мы проводили каждую неделю по пять дней. В ближайший понедельник, когда мы поехали в Париж, я намеревался повидать Цейтлиных. Увы, случилось давно предвиденное, но всегда неожиданное: произошла гигантская облава на евреев, первая облава, о которой я еще буду говорить, и все семейство Цейтлиных оказалось среди арестованных. Что с ними произошло дальше, мы никогда не узнаем, но понять нетрудно. Таким образом был бессмысленно истреблен этот гениальный калека.