19 апреля была чудесная погода, и я отправился к автобусу, чтобы ехать в Chapelle-la-Reine. Из автобуса вылезла прибывшая из Парижа M-me Rosenfeld с мальчиком. По лицу ее я увидел, что ей все не нравится: и день, и поезд, и автобус, и лес, и поля, и Achères. Разговаривать с ней было некогда, и я предоставил ее M-me Vial, которая должна была приютить мальчика. В Chapelle очень приятно, как всегда, провел время в семействе Moulira. Нагруженный продовольствием, поехал обратно, зашел в Meun к Géault, забежал домой, оставил груз и отправился к Vial, чтобы застать там даму с мальчиком. Но встрепанная и яростная M-me Vial сказала мне, что мальчик не захотел остаться без матери и сейчас они ждут автобус. А я как раз только что прошел мимо остановки, и там никого не было. Тогда я побежал к Mazingarbe и там их нашел. M-me Rosenfeld решила остаться до утра, а мальчика оставить у M-me Mazingarbe. Решение было, на мой взгляд, вполне правильное, потому что у Mazingarbe, во всех отношениях, было лучше. Вернувшись домой, я погулял по саду, сел ужинать, и заходившее солнце снова освещало наш стол, а письма все-таки еще не было.
20 апреля была опять чудная погода, и я пошел по нашему любимому маршруту мимо земляничников, где еще не было земляники, к скалам под Vaudoué и оттуда, по лесным диким дорожкам через грибные места, где еще не было грибов, — к лесным лужайкам, где бывали ландыши, но и ландышей не было. Писем снова не оказалось, и я испытывал все большее беспокойство.
День Пасхи, 21 апреля, я провел в лесу. По моему обыкновению, я выбрал очень сложный маршрут, переводивший меня из лиственной части леса в хвойную, оттуда — на скалы, и я ужаснулся тем опустошениям, которое производит хищническое казенное хозяйство. Всюду лежали спиленные огромные стволы, кучи ветвей, стояли штабеля дров. Была сведена приблизительно половина деревьев, и это — еще хорошо, потому что частные владельцы сводили свои участки начисто. Лес был полон наехавшими из Парижа экскурсантами.
Только 22 апреля пришли от тебя два письма сразу. Одно мое беспокойство кончилось, но начиналось другое: вместо каникулярного отдыха тебе предстоял в Марселе ряд деловых поездок[1316]
.22 апреля — новая большая прогулка по лесу при солнечной, даже жаркой, погоде. Я обошел огромный обгорелый участок, и всюду уже были молодые березки — весенние, свежие, прозрачные, совсем как у нас, но на фоне скал и песка, и это давало великолепный эффект.
23 апреля, во вторник, я отправился, как было уговорено, к Mazingarbe, чтобы посмотреть, как поживает мальчик. Чтобы не ходить по асфальту, пошел через лес по новым, еще не хоженым, тропкам и наткнулся на «Chalet Robinson», о котором как-то говорила Тоня. Это был небольшой барак с вывеской и надписью «Chalet Robinson». В двери — окошечко типа кассы. Следы электрических проводов. Уже заросшие и одичавшие дорожки ведут к другим баракам, скорее — беседкам, и кажется, что когда-то это образовывало нечто вроде культурного парка. В деревне, к моему удивлению, никто не имеет представления об этих постройках.
Несколько дальше — еще новость: route de Génisse. При нашем последнем посещении это была обычная лесная дорожка, а тут я увидел ее совершенно преобразившейся: она была расширена и покрыта, как будто для лощения, слоем камней в полметра толщиной. Пока я стоял и смотрел, некто неизвестный подошел ко мне и сказал: «Вас пугает железная дорога?» — «А разве это железная дорога?» — «Да». — «А откуда и куда?» — «Не знаю». Тут я свернул на незамощенные тропки и добрался до Mazingarbe.
Сюрприз: мальчика не было; оказалось, что мамаша увезла его вместе с собой под предлогом, что его стошнило ночью и что она должна показать его доктору. Как потом выяснилось, ей просто не понравилось у Mazingarbe: мало комфорта. Мне было очень обидно за мальчика: ему бы очень хорошо пожить на воздухе, побегать, поиграть, погулять, даже при недостаточном комфорте. Лучше места, чем это, нельзя найти под Парижем, и в этом семействе он имел бы ласку и уют. Глупая баба!
В сущности, каждый день я ждал твоего приезда. У нас было уговорено, что ты не будешь очень засиживаться в Марселе и приедешь в середине пасхальной недели. Из твоего письма, полученного 24 апреля, я с большим огорчением узнал, что это невозможно по распределению времени, и написал тебе, чтобы ты использовала полностью свое пребывание там и вернулась в конце недели прямо в Париж. Приезжать на день в Achères дало бы только лишнюю усталость.
Жить в качестве соломенного вдовца в Achères было забавно: никто не верил, что супруга отсутствует по законной причине. И чувствовал я себя одиноким, особенно когда кругом все цвело и пело: соловьи — в саду, кукушки — в лесу, ласточки — по сараям. Начинался лёт майских жуков, который мы с тобой так любили.