Могаевский

Еще по одной из легенд, на допросе следователь капитан А. перебил ей молотком пальцы.

По третьей легенде, работала она на сибирском лесоповале, зимы в Сибири холодные, руки у нее изуродованы были артритом. Возможно, все легенды соответствовали действительности. Зэки выпилили ей деревянную клавиатуру, на которой она и играла в своем бараке, чаще всего Баха. Через некоторое время немузыкальные зэчки стали слышать музыку ее немого рояля. И наконец вспомнила она один опус Баха, Сонату для скрипки и клавесина номер четыре до минор, они исполняли ее с Владимиром; и состоялся этот невероятный концерт: деревянный рояль безмолвствовал, а на воображаемой скрипке играл убитый скрипач.

Ивдельлаг, в котором отбывала срок Вера, «был одним из самых паршивых лагерей, где с 1938-го по 1946 год погибли тридцать тысяч человек. Голод, карцеры с крысами».

Выйдя из лагеря, она принята была на работу тапером нижнетагильским режиссером драматического театра, то был будущий кинорежиссер Владимир Мотыль, после выхода своего фильма «Звезда пленительного счастья» написавший ей: «Полину Гебль я делал с Вас». Позже жила и работала она в новосибирском Академгородке, стала солисткой Новосибирской филармонии, концерты в Москве, Ленинграде, многих городах СССР. Однажды зашедший в полупустой зал на ее концерт не ожидающий услышать что-нибудь стоящее внимания известный гастролер из столицы был потрясен ее игрою, страстью, блистательной техникой. Придя за кулисы, он поразился еще раз: как можно быть такой фантастической пианисткой с настолько изуродованными руками?!

— Откуда вы?

— Я из турмы. Я преступник.

— А что вы сделали?

— Ничего.

За выступление на концерте ей платили двенадцать рублей.

Сначала узнала она, что дети погибли в блокированном Ленинграде. Но позже оказалось: один из мальчиков выжил, взял фамилию матери, первой жены отца. Теперь звали его Денис Яровой. Работал он мастером на московской фабрике смычковых инструментов, существуют сделанные им скрипки, он издавал книги по скрипичной акустике, его старинный друг Йегуди Менухин не единожды хотел перетащить Ярового с семьей в Англию, однако Дениса Владимировича не выпустили из страны.

Яровой успел прислать Вере Лотар-Шевченко в Сибирь рояль «Стейнвей», но когда вышла она на филармоническую сцену, сияющая от счастья, увидела она, что «Стейнвей» стоит под замком, а ей надлежит играть на каком-то стоящем рядом раздолбанном фортехлябе. И тут впервые за долгие страшные годы она разрыдалась, не могла остановиться, с трудом, наглотавшись воды, взяла себя в руки, — и слушатели потом утверждали, что то было самое великолепное ее выступление. В детстве и юности Веры фирма «Стейнвей», выпускающая лучшие в мире рояли, специально привозила инструмент на ее концерт, в каком бы городе и стране он ни проводился.

На новосибирской могиле Веры Лотар-Шевченко выбиты ее слова: «Жизнь, в которой есть Бах, благословенна». Я слышал одну ее запись: Лист, «Святой Франциск идет по воде».

Эрик удалился в свой конец вагона почти бегом, стремясь упасть и уснуть, а наш герой неспешно двинулся в противоположную сторону, представляя себе, как сейчас снова войдет в «вагон-ковчег» и увидит спящих цыган. Однако вопреки ожиданиям ковчег уже подменили, поменяли на самый обычный общий, тючки, узлы, корзины, коробки, чемоданы, с небогатым путешествующим людом, разметавшимися во сне детьми; в одном из некупейных отсеков мужики играли в карты, выражаясь шепотом, хихикали тихохонько, допивали пиво, на него, проходящего мимо, ни малейшего внимания не обратили.

Зато следующий вагон был телячий, сено, дощатые топчаны для заключенных, животных, войск, но никто в нем не ехал, только легкое шевеление бывших трав да сквозняки из неутепленных, полных щелей стен.

А уж третий, вип из vip’ов, сверкал белизною, слоновой костью, самоварного золота ручками, вензелями номеров, немыслимыми цветочными рожками светильников, кремовым шелком занавесок, благоухал нежными мерзкими дезодорантами; он пробежал внезапное великолепие рысцою и за следующим тамбуром обрел свое купе, свою полку, уснул моментально, едва одеяло на голову натянул.

Окутал облаком его один из редких Морфеевых феноменов — сон во сне. Сидел он в загадочном пространстве затемненного лекционного зала среди других наученных работников, а на некоем возвышении, подобном старинной, вышедшей из моды шкафообразной трибуне, глубокоуважаемый лектор читал доклад, иллюстрируемый неким действом на экране над головой выступающего. Да, говорил лектор, все мы теперь знаем, что столетней и более того давности германец смешанной национальности Зигмунд Фрейд был неправ, ибо в его толкованиях снов велик был крен (тут кто-то в зале хихикнул) в сторону сексуальных фантазий, скорее тайных, чем явных (на экране возникла витиеватая надпись «Прелюдия», забегали vip-бордельные нимфы, а за ними и сами персоны нагишом, но в фешенебельных галстуках).