Могаевский

Существует версия гастрономического характера, продолжал докладчик, согласно которой характер сновидения определяется тем, чего объелся до того сновидец; одно дело, если фирменных ростбифов, антрекотов на фоне салатов шуази или рапе, совсем другой коленкор, ежели переел нищенских покупных пельменей двухмесячной давности, я уже не говорю о фастфуде, пицце, бургерах и пирожках на солярке; а если объесться белены любой консистенции и характера, может привидеться хрень, никакой классификации не подлежащая. Тут на экране появился титр: «Греза как таковая», — и, моментально уснув, увидел наш герой самого себя в сногсшибательном интерьере типа фэнтези то ли в допросной, то ли в зале суда, причем судили его в итоге в три присеста тремя тройками.

Первая тройка состояла из мэнов («челов», как выразился докладчик) в неловко сидящих на них штатских одеяниях. Мэны-челы пытались добиться от подсудимого — с какой целью переехал он с семьей из известного всему миру северного города в невеликий городок южный на высокую должность за несколько лет до аварии-катастрофы, поразившей болезнями, безумием и несообразием бытия не только юг, но и, тайно или явно, весь белый свет. Уж не является ли подсудимый агентом-террористом, одним из тех, чьими руками катастрофа была подготовлена и осуществлена? Тут под крики подсудимого: «Это ложь! Клевета! Деятельность моя была конструктивна и прозрачна! Требую адвоката!» — провалился в тартарары стол с первой тройкою, зато поднялся из подполья стол со второй, а на заднике за столом просияла надпись: «Интерлюдия». Вторая тройка во главе с неким Тамбураем Мириадовичем (кроме него, в состав трио входили Зюзю, сверкающая стразами, и красавец в мотоциклетном шлеме) требовала объяснить — для чего стал подсудимый писателем и по какой причине и с какой целью издал непонятную подметную книгу под псевдонимом Могаевский. «Вы не понимаете задач искусства!»— возопил на то подсудимый. Последняя тройка, всплывшая после провала второй под девизом «Постлюдия», большеголовый инопланетянин с серой морщинистой мордою звериного стиля, некто под брезентовым покрывалом и полу-прозрачный кадавр, обретающий дар речи только повернувшись к собеседнику в профиль, некоторое время безмолвствовала, листая манускрипт в паутине, конторскую книгу и словарь-справочник. Речь инопланетянина была непонятна, ибо алфавит его языка состоял из малопроизносимых букв, из коих землянам известны были только три ( зю, зю-бемоль и ламцадрица), да и те не на слух, а визуально. Некто под покрывалом изъяснялся на языке глухонемых. Наконец поднялся кадавр, встал в профиль и произнес: «На самом деле подсудимый прибыл на юг не по воле своей, но по зову неизвестного ему отца, то есть в неведомом ему самому образе блудного сына». Тут взвыла вся тройка, но вой ее был прерван словами извне:

— Вставайте, вставайте, гражданин! Сдавайте белье! — тряс его за плечо проводник. — Подъезжаем!

Жена встретила его на перроне.

— Где внуки?

— Остались с хозяйкой. Что с тобой? Ты нездоров?

— Все нормально.

— Пойдем, давление тебе измерим. У нас сняты две комнаты маленьких, кухонька с горсточку, очень хорошо, домик на окраине, море недалеко, пройти и спуститься. Мне прислала подруга долгожданный календарь эрмитажный, я его сюда привезла, нам еще жить и купаться недели три. У него на обложке «Мадонна Бенуа» Леонардо да Винчи.

— А на актуальный месяц? На сегодня?

— Рембрандт, — отвечала жена, — «Блудный сын».

3. СКРИПКА. Largo

«Эрика, или Мое поражение во Второй Мировой войне»

Николай Никулин

Настоящий скрипач является частью своей скрипки.

Йегуди Менухин

Ей было жаль будить его, он так тихо спал, она разглядывала его лицо, бледно-смуглое, даже какая-то легкая голубизна сквозь тонкую кожу светилась. Пушинка трепетала на уголке подушки. Она вытащила пушинку, пощекотала его ноздри. Он тотчас сел, открыл глаза, словно не спал вовсе, спросил:

— Что?

— Почему тот человек, которого мы встретили на вокзале, сказал тебе: «Привет, Тибо!»?

— Здоровался.

— Ты разве Тибо? Какое странное имя. Ты говорил — тебя зовут Марк.

— Тибо — это не имя, а фамилия.

— Ты говорил — твоя фамилия Вернер.

— Моя да. А Тибо — фамилия прекрасного французского скрипача. Меня друзья и оркестранты так прозвали, им кажется, что есть сходство в манере игры великого Жака Тибо и моей. Он известный всему музыкальному миру скрипач, а я просто человек из оркестра, но мне лестно, я откликаюсь.

— Можно и я буду тебя так называть?

— Называй.

— А сон? Ты свой сон помнишь?

Они просыпались рядом третье утро, и в предыдущие утра рассказывали друг другу свои сны.

— Мне приснились бешеные деньги.

— Ты разбогател?