Могила Густава Эрикссона

Так я досидел до четырёх часов, основательно набрался, выбросил пустую бутылку в урну и поплёлся по зигзагу в гостиницу. В номере я, не раздеваясь, рухнул на кровать и проспал до восьми.

Автобус мой уходил половину десятого. Я быстро собрался и пошёл прощаться с бедным моим Львёнком.

Слава Богу, никого в кафе не было. Львёнок был невыспанный и заплаканный. Какой там к чёрту кофе! Маринка налила мне полный стакан рома:

– Вот, за счёт заведения.

Она смотрела на меня и пыталась понять. Только понять всё это по-детски устроенным сознанием сложно. Ребёнку, чистому и неиспорченному, наш взрослый мир – задача непосильная. И она спросила меня:

– Дядь Юр, вот ты скажи мне, глупой, это ты такой жестокий или это жизнь так жестоко устроена?

То ли от того, что я уже допил ром, то ли это был уже перебор, но я заистерил. Когда у меня истерика, я смеюсь. И смех у меня, как у фельдфебеля Рольфа Штайнера, когда он увидел, что гауптман Штрански не умеет перезаряжать пистолет-пулемёт.

– Детка, милая ты моя, ну что ты знаешь о жестокости?

Я перестал смеяться и встал. Львёнок тоже встал и подошёл ко мне. Я обнял её и стал гладить по голове, как маленькую.

– Дай тебе Бог, моё солнышко, чтобы ты до конца не поняла, насколько жестокая штука жизнь.

Львёнок плакал. Она и плакала, как маленькая.

– Дядь Юр, ну не уезжай! Мы же с Галкой тебя так любим!

Я поцеловал её в мокрые щёки и ещё раз погладил по голове. Сказать мне было нечего, и я просто ушёл.

На улице я закурил и маршевым шагом направился к железнодорожной станции. Чувствовал я себя законченным подонком и очень хотел, чтобы автобус на каком-нибудь повороте перевернулся.

ГЛАВА 18. ЧТО-ТО СЛОМАЛОСЬ В МОТОРЕ МОЕГО САМОЛЁТА.

Но автобус не перевернулся, и через три с половиной часа я оказался на «Северных воротах», вдыхая вместе с табачным дымом отравленный московский воздух. Пока я ехал, навалилась на меня какая-то немыслимая усталость и опустошённость. Казалось бы, моё кашинское турне можно было считать вершиной карьеры профессионального авантюриста, о чём свидетельствовали недетские котлы у меня на руке и 250 тысяч за работу, которые, считай, лежали в кармане. Но радости не было, а было какое-то странное ощущение, что в Кашин уезжал молодой и жизнелюбивый человек, а вернулся оттуда старый и разбитый. Ещё в автобусе всплыло в голове давно забытое: «Что-то сломалось в моторе моего самолёта. Со мною не было ни механика, ни пассажиров, и я решил, что попробую сам всё починить, хоть это и очень трудно. Я должен был исправить мотор или погибнуть». *41 Самое смешное, что писал Экзюпери именно о моторе самолёта. Но эти строки идеально описывали моё состояние.

Добравшись до дома, я первым делом залез под душ, а потом прилёг. Но задремать мне не удалось – из школы вернулся Тимошка. После всех коронавирусных карантинов и дистанционного обучения он стал похож на очень симпатичного и жизнерадостного карликового бегемотика. Сбросить килограммов пять нам не помешало бы.

– Пап, ты приехал?

– Да, малыш, иди сюда! Как дела в школе?

– Всё хорошо. Расскажи мне про Кашин.

Таская сына с собой, мне удалось привить ему любовь к путешествиям. Вот и пришлось мне, преодолевая желание заснуть, повествовать во всех подробностях об истории и достопримечательностях Кашина. Когда я закончил, Тимошка спросил:

– Пап, а мы вместе туда когда-нибудь поедем?

– Нет, сынок. Туда я больше не поеду никогда. Слушай, устал я здорово, болтать мне сложно. Посиди со мной просто немножко рядышком. Я никогда не мог тебя, как следует, разглядеть.

Славный у меня растёт парнишка. Вроде бы никогда я особенно им не занимался, но всё-таки удалось в него что-то вложить, отчего он выгодно отличается от своих сверстников. Нет, в компьютерные игры он, конечно, тоже играет. Но мне удалось приучить его читать. Сначала всё было из-под палки, а потом он пристрастился. И мне удалось скормить ему всё Великое Пятикнижие Достоевского, всего Гоголя, Гончарова, Пушкина и Булгакова. С Ремарком, Брэдбери и Стругацкими проблем уже не было. А когда он уже сам запоем прочёл почти всего Алексея Иванова, я обрадовался по-настоящему.

Я таскал его везде с собой последние пять лет и вырастил из него настоящего путешественника и искателя приключений. А уж историю он теперь знает получше своего школьного учителя.

Его сверстников мне жалко. Я никак не могу взять в толк, зачем люди заводят детей, если ими совершенно некогда заниматься. Папы и мамы работают по двенадцать часов, чтобы выплачивать свои ипотеки и кредиты, а дети растут сами по себе и становятся добычей виртуального мира. Впрочем, не суди, да не судим будешь. Я тоже, когда служил, видел малыша нечасто. А обвинять людей, что они живут по схеме «квартира, машина, дача, ипотека, кредит», тоже, наверное, не очень правильно. Во всяком случае, они хотя бы вовремя детей заводят. И худо-бедно ставят их на крыло.