«Мой бедный, бедный мастер…»

Ошарашить нас трудно.
«Храм Спасителя» – взять его нынешний вид –
С развороченным куполом и со стропилами,
Даже вид нас такой не дивит.
Обезглавленный, мертвый, немой,
Торчащий под небом осенним бескрестно,
Уменьшается он, исчезает совместно
С его породившею тьмой,
Со всею символикой старой, троякою, –
Он грузно осел и стоит раскорякою
Над Москвою-рекой.
И мы не дивимся картине такой.

Булгаков не прощал глумления над духовными и культурными ценностя ми, в ы р а б о т а н н ы м и лучшими представителями русского народа в т е ч е н и е м н о г и х веков. П р а в о с л а в н а я в е р а занимала среди них, н е с о м н е н н о, пер вое м е с т о. П о э т о м у его о б е щ а н и е «р а з ъ я с н и т ь сову» о з н а ч а л о в п е р в у ю о ч е р е д ь т о, ч т о он не забыл дать д о с т о й н ы й о т в е т о с к в е р н и т е л я м право славной в е р ы.

Исподволь зрел у писателя и другой о б ш и р н ы й замысел: показать, к чему привели «революционные преобразования» в стране. П е р в ы е камушки этой грандиозной идеи были заложены уже в «Белой гвардии», но наиболее я р к о е воплощение она получила в повестях «Роковые яйца» и «Собачье сердце». В новом романе Булгаков предполагал концептуально о ф о р м и т ь свои мысли по поводу «новой жизни», внедряемой насильственным путем.

О своих взглядах на реальную д е й с т в и т е л ь н о с т ь Булгаков довольно от кровенно рассказал в своих письмах Сталину, другим руководителям партии и государства, особенно – в знаменитом письме правительству от 28 марта 1930 года. Н и к т о из писателей не ставил так остро перед руководством стра ны вопросы о цензуре и свободе печати, как это делал Булгаков. Цитируем: «Борьба с цензурой, какая бы она ни была и п р и какой бы власти она ни суще ствовала, – мой писательский долг, так же, как и п р и з ы в ы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что если кто-нибудь из писа телей задумал бы доказать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, пуб л и ч н о уверяющей, что ей не нужна вода». Называя это свое свойство «чертой творчества», Булгаков указывал, что в тесной связи с этой ч е р т о й находятся и все остальные: «…черные и м и с т и ч е с к и е краски (я – м и с т и ч е с к и й писа тель), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, кото рым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционно го процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противопоставление ему и з л ю б л е н н о й и Великой Э в о л ю ц и и, а самое главное – и з о б р а ж е н и е страшных черт моего народа…»

Несмотря на столь откровенное изложение Булгаковым своих политиче ских взглядов, все-таки нельзя не заметить, что преподнесены они в общей п р и н ц и п и а л ь н о й ф о р м е и не содержат конкретики «бесчисленных уродств нашего быта». Между тем писатель был чуток к малейшим проявлениям не справедливости, некомпетентности, хамства («от хамов нет спасения»), по литической дискредитации и проч.

Особенно его интересовали оценки происходящих в стране событий со стороны людей, способных самостоятельно выразить свои мысли и чувства. В декабре 1928 года Булгакову был передан конверт с письмом, написанным броским мужским п о ч е р к о м и подписанным весьма интригующе: «Виктор Викторович Мышлаевский». И с т о р и я этого письма неизвестна, но важно от метить: Булгаков хранил его всю свою жизнь. Хранила его и Е.С.Булгакова, а затем – в составе архива писателя – передала на государственное хранение, не оставив, правда, при письме пояснительных пометок. Видимо, Елена Сер геевна не обладала существенной и н ф о р м а ц и е й о письме и его авторе. Счи тая текст письма исключительно важным, публикуем его полностью:

«Уважаемый г. автор.

Помня Ваше симпатичное отношение ко мне и зная, как Вы интересова лись одно время моей судьбой, спешу Вам сообщить свои дальнейшие похож дения после того, как мы расстались с Вами. Дождавшись в К и е в е прихода красных, я был мобилизован и стал служить новой власти не за страх, а за со весть, а с поляками дрался даже с энтузиазмом. Мне казалось тогда, что толь ко большевики есть та настоящая власть, сильная верой в нее народа, что не сет России счастье и благоденствие, что сделает из обывателей и плутоватых богоносцев сильных, честных, прямых граждан. Все, мне казалось, у больше виков так хорошо, так умно, так гладко, словом, я видел все в розовом свете до того, что сам покраснел и чуть-чуть не стал коммунистом, да спасло меня мое прошлое – дворянство и офицерство.