Мой белый

За эти полтора месяца он лишь один-единственный раз меня обнял. Это был порыв, случайное движение, как будто он мне наконец подчинился. Я твердила про себя: обними меня, обними меня, обними меня, и он, повинившись, коротко и быстро прижался ко мне, прощаясь после удачной репетиции, у меня подкосились ноги, и я повисла в воздухе, как пальто на крючке. Он этого, конечно же, не заметил. На мгновение его ладони соединились на моей спине, он ошеломительно пах своим сандалом и сигаретами, вечность прошла прежде, чем я смогла распрямиться и выдохнуть.

«Ты навсегда, – кричал мой внутренний голос. – Ты навсегда! Ты навсегда».

Он вышел в двери актового зала и исчез, а я осела на рассыпавшийся паркет, на стертые елочки, и, как после бессмысленного и болезненного оргазма, зарыдала из последних сил.

Хотя что тут такого страшного, если подумать?

Это всего лишь на всю жизнь.

Глава 28

Назад в будущее

Воскресенье пришло, и Вера, стало быть, собралась на встречу с Красными Колготками по имени Маша. Более идиотское имя выдумать сложно.

Маша, только что окончившая интернатуру медицинского факультета, тянулась к знаниям и опытным врачам, так что их первым лобовым столкновением с Верой стало обсуждение последствий коронавируса и влияния вакцины на плод.

Чудесная тема для тиндера, для бара – не менее замечательная.

Так или иначе, в воскресенье – после первого свидания и букета цветов с доставкой в кабинет – Маша решила больше не поднимать профессиональных вопросов. Куда больше ее интересовало, какова Вера без одежды. До этого момента стоило дожить и продержаться, а пока они шли на ужин. Маша нервничала и не могла попасть рукой в рукав прозрачной рубашки, а Вера сидела дома на идеально убранной (на всякий случай) постели и думала о том, правильно ли она поступает.

Нет ничего страшного в том, чтобы пойти на свидание, думала она. В конце концов, я не обязана хоронить себя в 45 только потому, что моя взрослая дочь считает, что я стара для тиндера и секса. Но, боже мой, я точно стара для тиндера. А для секса?

И потом.

И потом, продолжала размышлять Вера, какой я была в 22? Наверное, такой же.

Жадной до впечатлений и жаждущей срочного расставания с иллюзиями. Разве мне не было 22? До встречи с Сашей я уже получила кое-какой опыт. И уж точно могу сказать, что я лучше, чем та женщина, с которой это случилось у меня. Пусть даже мне столько же лет. Ну или почти столько же. Как минимум у меня нет мужа.

Стоп, Вера, расскажи мне.

Хорошо, Вера, я тебе расскажу. Вспомню все, как было и сделаю с Машей все по-другому. Например, не сделаю ничего.

Так что там случилось, Вера? Почему ты боишься рассказать мне?

Я не боюсь. Я уже рассказывала Саше. В самом начале, у нее тогда все еще был жених. Впрочем, он быстро исчез за поворотом времени, но в тот момент еще был. И вот мы сидим в ресторане грузинской кухни. Я не могу смотреть, как она ест, не могу есть сама. Она очень красиво ест, на ее щеках – ямочки. Ее руки очень нежные и сильные одновременно. Я не могу объяснить. Это как предвкушать, что человек идеальный любовник, ориентируясь по тому, как он пишет карандашом. Нажим.

Грифель. Почерк. Подпись.

Саша рассказывает мне про свое бледное ленинградское детство, про свое загорелое лето, про сочные чебуреки. Саша рассказывает и закусывает хачапури.

– Мы приезжали в Гагру летом и по особенным праздникам шли в ресторан, – говорит она.

– У нас была бедная семья, и все, что мы могли себе позволить – хачапури без яйца, – говорит она, откусывая кусок сочной булки в горячем сыре.

– Мы никогда не ели там шашлыков, – говорит она и упирается вилкой в хачапури, яйцо растекается и заполняет тарелку желтым.

За окном пробивается неуверенное солнце, на улице странное холодное лето, так что мы в пледах. Капли вяло падают и мягко разбиваются об асфальт. Звонит Сашин парень и напрашивается поужинать с нами. Саша зовет официанта с огромными ресницами:

– Сейчас придет наш друг, – говорит она темным мигающим ресницам. – Принесите еще хачапури.

– Да, – говорят ресницы и удаляются.

– Боже, – говорю я и начинаю смеяться.

– Что случилось? – спрашивает Саша. – Ну что ты ржешь?

Я качаюсь на стуле и закрываю лицо руками. Этот смех – как рыдания.

– Наш друг? – в исступлении спрашиваю я. – Это просто невероятно.

– Ну а что, – пожимает плечами она. – Ну, а что, мне нужно было сказать «наш парень»?

Наш парень. Это мы уже проходили. Потому что до этого случилось вот что. Это случилось за три года до моей встречи с Сашей. И я рассказала ей.

Рассказала ей о том, как начинаются все эти истории. Как случается то, что называется страстью. Развратом. Неправильной любовью.

Хотите, я расскажу, на что вы на самом деле способны?

Хотите, я расскажу, чем это заканчивается?

Вам точно есть 18 лет?

Ладно.