Мой Бердяев

Как видно, учение Бердяева о новом обществе встроено в его монументальную метафизическую концепцию, содержащую аспекты богословский и антропологический, а также теософски – гностический. Выдвинутая навстречу антропософии, она сильно уступает последней в обоснованности. – Однако Бердяев делал прогнозы и не столь долговременные. Из своих метафизических посылок он пытался заключить о ближайшем историческом будущем, и мы вправе уже судить о его прозорливости. Я имею в виду трактат 1923 г. «Новое Средневековье», написанный под впечатлением как опыта русской революции, так и первых наблюдений Бердяева – эмигранта картин европейской послевоенной разрухи. Осуществились ли предсказания Бердяева спустя без малого сто лет? – Обратимся к содержанию этого трактата, создавшего Бердяеву имя на Западе[237]. Свою современность философ переживал как конец Нового времени – эпохи секулярных гуманизма, индивидуализма, рационализма, буржуазных демократий и технического прогресса. Он считал, что человек ныне стоит перед решающим выбором – служить Богу или дьяволу, Христу или антихристу: ведь не за горами – великое апокалипсическое разделение на царства добра и зла. Грядущая эпоха видится ему неким преддверием Конца, который выявит окончательно «овец» и «козлищ». Именно необходимость избрания одного из возможных путей придаст ближнему будущему религиозный характер. При этом религиозность получит новое – творческое качество, народы усвоят ее свободно, – она прорастет из самой жизни. Потому все сферы существования человека получат религиозную окраску. В прошлое уйдут те времена, когда религия была лишь одним из людских дел. Сугубо религиозный характер будущей эпохи обусловил, по аналогии, ее название – «новое Средневековье». Бердяев все же оказался прав в своем предвидении вторичного всплеска в мире религиозных настроений. Но произошла реставрация старых конфессий вместе с возникновением пестрого множества духовных движений и сект. При этом «атомизация» человечества, по поводу которой сокрушался Бердяев, только возросла: человек чувствует себя одиноким и в среде вроде бы единоверцев. Единство веры – предусловие Вселенской Церкви – ныне немыслимо: всякий перед своим Богом стоит и падает, как писал апостол Павел на заре христианства. При этом вера ныне очень условна, натужна, имеет внешний, обрядовый характер и редко доходит до личностного ядра. Мало кто ныне понимает существо своей веры, которая в принципе не может отличаться силой и чистотой при наличии множества вер. Этот плюрализм неизбежен, и об органическом религиозном единстве хотя бы европейского человечества, о чем мечтал Бердяев, хотя бы о единстве русского народа говорить не приходится. Вообще претензии мыслителей Серебряного века на универсальность их религиозных проектов ныне не могут не поражать…