Мой Бердяев

Ключевое понятие бердяевского экзистенциализма – познающее себя «Я» «вот этого конкретного человека, единственного и неповторимого», – категория, отличная от «Я» как человека вообще, «субъекта вообще» Фихте[445]. Но «философское Я» в глазах автора труда «Индивидуализм в философии» – именно «воплощенное, реальное Я единичного человека, а не некое всеобщее, отвлеченное от него Я» (Свасьян, с. 497). – В книге «Растождествления» Свасьян в дуэте со Штейнером развивает главное положение Штейнеровой «Философии свободы»: философствовать – значит «жить ‹…› в собственных мыслях», философ – это тот, «кто живет в мыслях, как в теле, и ощущает в себе Дух Мира как собственную душу» (с. 515). Но в самой «антропософской» (в вышеуказанном Штейнеро-Свасьяновом смысле) книге Бердяева «Я и мир объектов» эта же мысль обнаруживается в богатейшем множестве гениальных вариантов. «Философия есть акт жизни» – «есть функция жизни духа» (с. 242); «мышление внутри бытия» «должно интересоваться мыслящим субъектом, его существованием» (с. 253, 254); на пути экзистенциальной философии «субъект – человек познаёт ‹…› раскрывающееся существование человека и через человека существование мира и Бога» (с. 259)[446] и т. д.: если исключить из последней фразы одиозное для антропософии слово «Бог», то эти случайно мною выбранные тезисы Бердяева вполне можно счесть за штейнеровские. Антропософия укоренена, по Свасьяну, «в интуитивно переживаемом, беспредпосылочном мышлении, имеющем основание в себе самом, и in spe дающем всякой жизни ‹…› смысл и оправдание» (с. 501); но и Existenz-Philosophie, по Бердяеву, это такое «философское мышление», которое «прежде всего должно интересоваться мыслящим субъектом, его существованием»[447]. – Свасьян: «В своей центральной интуиции ‹…› она [антропософия – Н.Б.] опознаёт являющегося в настоящем космического Христа» (с. 501); однако именно Христос – Богочеловек действует и в «центральной интуиции» антроподицеи Бердяева – в творческом светоносном акте человека.

Наконец, и в понимании духовной практики Бердяев и Штейнер в принципе близки. Цель медитаций Штейнера – выхождение в духовный мир – достигается, в его замысле, раскрытием у наблюдателя органов сверхчувственного восприятия. Бердяев говорит об «угасании» и «исчезновении» «мира объектов» и раскрытии «иного мира» – мира духа, – однако в первую очередь это касается не мира как такового, а метаморфозы познающего мир субъекта. «„Иной“ мир есть наше вхождение в иной модус, иное качество существования. „Иной мир“ есть просветление и преображение нашего существования»[448], но не объективное событие «растворения» мировой материи. Надо выйти из мира объектов и войти вовнутрь субъекта, – этот главный императив Бердяева не нов: с «внутрьпребывания» начинается и духовная жизнь православного аскета. Также и Штейнер в «Философии свободы» как бы ненароком, опираясь на авторитет Фихте, дал установку «мыслящему субъекту» на наблюдение собственного мышления, – призвал его, по выражению Свасьяна, жить в собственных мыслях. Но бердяевское внутрьпребывание – это не что другое, как экзистенциальное философствование, которое также и «жизнь в собственных мыслях», и «большой монолог» самосознающего «Я» по Штейнеру.

Налицо поразительное сходство философских феноменов Бердяева и Штейнера. Не будучи ни членом Антропософского общества, ни почитателем самого Штейнера, – более того, выступая как злой критик его учения (вспомним о «трупном яде» антропософской аналитики!), Бердяев в его глубинных философских интуициях – единомышленник если не дорнахского Доктора, то доктора философии Рудольфа Штейнера[449]. Убежденность в этом является сквозной линией данного моего исследования.

Глава 7. Н. А. Бердяев: мистик, гностик, экзистенциалист